Консорциум
Шрифт:
Никонов сдвинул брови:
— Слушай, Кузьмич, не сочти за труд, повтори, как все это было.
При свете дня, в компании ночные страхи отступили. Кузьмич терпеливо описал их; о невидимых фигурах без лиц и сейчас вспоминать было непросто, душа тяжелела как при мысли о внезапной смерти. Но он понимал, что его рассказ нужен для пользы дела. Он сроду не был краснобаем, но от зловещей достоверности сказанного незваный холодок пробегал по спинам собеседников. Они слишком хорошо представляли себе эти картины.
Когда Кузьмич умолк, Никонов уже знал, что у него есть одно-единственное решение. Плохое.
— Что ж, коллеги, пора выносить резюме. Я полагаю, о случившемся никому ни слова. Кузьмич, дорогой мой: ты ведь свой дар умеешь контролировать, держать в руках?
— Н-ну, в меру сил… скромных…
— Не прибедняйся. Так вот: постарайся в ближайшее время никак себя не проявлять. Понимаешь? Закройся, так сказать. Ведь это… отродье, оно прямо на тебя и вышло потому, что ты такой у нас продвинутый. Потому и схоронись пока. Думаю, все обойдется… А дальше решим, что будет.
Последние фразы Геннадий Тихонович постарался произнести бодро, даже улыбнулся — но в глубине души у него застряло что-то цепкое, безжалостное, так и въелось, и ничем не вытравить его. Никонов пытался — не вышло.
Глубина души оказалась права. Вскоре события повернули в самую худшую сторону.
Человека по имени Павел Бубнов на «съезде» Никонов не приметил, хотя тот там был. И потом, сколько ни пытался Геннадий Тихонович вспомнить, не смог вспомнить первую встречу. Бубнов как-то возник сразу и из ниоткуда.
Кстати! Интересен был социальный срез, представленный на том первом собрании. Кто были эти люди, если рассматривать по разным признакам?.. По гендерному: были и мужчины и женщины. Первых заметно больше: тринадцать против пяти, но тут надо делать естественную ссылку на то, что мужчины попросту более активны и пронырливы, у женщин времени нет на глупости вроде вольготного шатания по городу… Затем, аспект демографический: большинство среднего возраста, сорок-пятьдесят. Никонов и Кузьмич были самыми пожилыми. Довольно много оказалось молодежи «второго срока», кому вокруг тридцати. Социальный состав — средний класс, работники вузов и колледжей, отчасти офисный планктон, были и медики и чиновники… Один, вернее. И самый, надо сказать, бездарный среди всех. Узнав в Никонове коллегу, да еще из губернаторской канцелярии, он, рядовой клерк районной администрации, так и прилип к нему, как банный лист.
По здравому размышлению Никонов и Лосев заключили, что закон больших чисел работает и здесь. Среди отобранных наверняка оказались и пустые люди. Ну, почти пустые. Какие-никакие данные у них есть, но… Что ж, придется признать ошибку и терпеть таких.
Лидеры не обошли вниманием вопрос о конспирации и пришли к выводу, что пока с этой стороны опасности ждать не стоит. Вряд ли кто из серьезных взрослых людей захочет навлекать на себя подозрительные взгляды баснями о каком-то там таинственном обществе. Расчеты оправдывались: желающих заявить о Консорциуме во весь голос или тайно по начальству не находилось.
Беда пришла с другой стороны.
Итак, Павел Бубнов. Тридцать шесть лет. Программист. Место работы — информационно-технический отдел колледжа. Когда-то, поступая на факультет информатики, Павел был преисполнен самых свирепых амбиций. Уж кто-кто, а он-то рожден для того, чтобы стать вторым Биллом Гейтсом!..
Жизнь, однако, быстро приткнула юношу на место. Однокурсники оказались не хуже и не глупее его, а главное — оказалось, что талантами в области точных наук он не блещет. Он учился очень старательно, корпел над учебниками… но не мог не видеть, что другие мигом хватают то, что он одолевал натужной зубрежкой. Этих других после выпуска влет расхватали крупные компании на солидные оклады, а Бубнову со скрипом удалось пристроится в колледж на тухлую зарплату. Сначала он еще хорохорился, но пошли, постоянно ускоряясь, год за годом, а он все оставался рядовым сотрудником, обслуживавшим компьютерные классы. О продвижении его по службе никому не было ни малейшего дела.
И это при огромном, болезненном самолюбии! Которое имело основания — Павел вовсе не был бездарен. Он тонко чувствовал природу, людей, точно улавливал мотивы их действий, предугадывал поступки. Все это было. Только никому не было нужно.
Павел осознал, что промахнулся с профессией, погнавшись за модой. И что теперь? Менять жизнь?.. Как-то неохота. Пристроился, пригрелся, худо-бедно зарплата, уют, стабильность… Так и не решился на резкий шаг, остался киснуть в своем информационно-техническом отделе.
Жизнь мотала его от надежд к отчаянию. Одно время он впал в едкий цинизм, изображая непризнанного гения, коему не нашлось места в мире, где все теплые места заняты блатными сынками… Надоело. Тогда натянул маску всепонимающего мыслителя, постигшего великую тайну: найти свою тихую норку, скрыться в ней, чтобы все бури этого мира проносились мимо, сметая тех, кто не понял главного в жизни. Философия премудрого пескаря, словом. Но и она оказалась непрочной: слухи об успехах его однокурсников, об их собственных домах и даже яхтах — враз и вдребезги разбивали эти хитромудрые умствования. И Павел Бубнов оставался наедине с бессильной завистью и мыслью о том, что он самый банальный неудачник, при всех своих талантах.
Годы все шли. Какая-то от них даже была польза: зависть и обиды на судьбу притупились. Павел стал равнодушнее, увяз в житейских мелочах, полюбил бесцельно шататься по городу…
И надо ли повторять, что его дар никуда не делся, что он мог так же видеть людей насквозь, угадывать, что человек сделает в следующий миг! И надо ли говорить, что блуждания привели его к одному из мест силы, где он и столкнулся с Кузьмичом…
От этой встречи точно второе солнце вспыхнуло в небе. Вот! Вот оно, то самое! Он задохнулся от счастья. Не мог же редкий дар остаться незамеченным?! Не мог. Есть в мире высшая правда! Эта группа, Консорциум, это же острие человечества. Первые. Высшие. Единственные!
Но Павел был не просто неглуп, а умен. Он сумел ничем не выдать радости. И на «первом съезде» держался как можно более скромно. И конечно, ощутил, как резко вырос его дар от общения с себе подобными. И решил, что теперь он должен стать первым — или никаким.
Геннадий Тихонович прервался. Максим вдруг понял, что хозяин как-то особенно смотрит на Диму. И вслед за этим еще острее пронзила мысль, от которой Макс вздрогнул и внезапно выкрикнул:
— Димон! Ты… ты что-то знаешь?! И молчишь!