Консорциум
Шрифт:
— Ну, вот этот дом, — показал Дима.
С виду почти обычная пятиэтажка, но не со стандартными балконами, а с длинными лоджиями: советские бюрократы еще стеснялись своих привилегий, косили под обычных граждан, хотя и не слишком удачно…
Быстро сориентировавшись, Дима нашел подъезд, вмиг разобрался с домофоном.
— Поднимайтесь, — донесся из динамика глуховатый голос.
В этой пятиэтажке и лифт оказался. И по две квартиры на площадке. Ребята с лифтом вошкаться не стали, взбежали на третий.
Дверь правой квартиры была открыта, в проеме стоял рослый седовласый мужчина.
— Прошу, —
Ребята ввалились в квартиру, увидели слегка оторопевшую пожилую женщину.
— Моя супруга, — представил ее хозяин. И объяснил: — Молодые люди ко мне по делу. Прошу пожаловать в кабинет.
Прошли в небольшую комнату, обставленную строго, по-деловому.
— Излагайте, — велел хозяин.
Парни переглянулись.
Никонову не надо было спрашивать, кто из них кто. Светловолосый, казавшийся пошустрее — это Дмитрий Кольцов. Ну, а второй, темно-русый и сероглазый, с серьезным взглядом из-под темных прямых бровей — стало быть, Максим Полканов.
Геннадий Тихонович смотрел внимательно. И понял, что заговорит Максим.
И угадал, конечно. Макс откашлялся решительно:
— Давайте я начну…
По окончании Максимова доклада, который несколько раз прерывался звонками на мобильный Никонова, его ответами… так вот, по окончании этого Геннадий Тихонович взглянул на Полканова иначе.
— Простите, Максим, можно на ты?
— Конечно.
— Так вот, еще раз: как вы почувствовали, что с Рябко приключилось что-то неладное?
Макс нахмурился:
— Я не могу это объяснить. Просто понял, и все.
Дима бросил на Макса быстрый взгляд. И это не укрылось от Никонова. Но он и бровью не повел. Кивнул:
— Знакомо.
Максим замер на миг.
— То есть?
— Поясню, — ответил Никонов. — Но сначала… увы, придется сообщить вам тяжкую весть.
Лица парней застыли. Геннадий Тихонович угадал, что они все поняли. Во всяком случае, Максим.
— Андрей Рябко найден мертвым. Предположительно убит. Мне позвонили… Учитывая события последних дней, это более, чем вероятно.
Ребята подавленно молчали. Геннадий Тихонович понимал их. Более того — он представлял масштаб утраты. Но печалиться у него не было времени, да и сказать предстояло многое.
— А теперь парни, послушайте…
Глава 2
Когда Юрий Лосев оглядывался на свое прошлое, он не мог не удивиться и восхититься тому, как все сложилось именно в том направлении, в каком и надо было. Судьба! — иначе не скажешь. Доцент университета Юрий Дмитриевич Лосев был ведом по жизни силой, в сущности которой он честно пытался разобраться, многое сумел понять, но что-то до конца так и не понял.
В классе, где он учился, существовал какой-то нездоровый ажиотаж на предмет будущего поступления в ВУЗ. Среди одноклассников только и слышалось: «Ты куда будешь поступать? А ты?..» — понятно, что в такой атмосфере Юра поддался всеобщей горячке, и непоступление в институт рассматривал как катастрофу. А куда идти, толком не знал.
Вообще-то, он давно замечал в себе интерес к гуманитарным дисциплинам,
Что делать?.. тут-то и пришла в голову спасительная мысль. А где самый слабый конкурс? Выяснилось, что аутсайдеров два: экономический и географический факультеты. Экономика Юрия не привлекала, ну а география дело другое, романтично даже как-то, интересно… вот и двинул Юрий Лосев туда. Сдал без проблем, вздохнул с великим облегчением: студент! А дальше будем думать.
В общем, ситуация похожа на ту, что годы спустя возникла у студента другого поколения: Андрея Рябко. Но с существенным отличием: у Андрея вышло само собой, что он решил сменить специальность, и ему это удалось. Юрий же лелеял эту мысль с самого начала… и у него она не сбылась.
Почему?
Да потому что наука географии оказалась еще куда интереснее, чем он представлял себе сначала. От поездок на практику — в черт-те какую глушь, где неделями жили в палатках и питались концентратами — его однокурсники старались откосить как могли. А Юра неожиданно для себя нашел вкус в этой военно-полевой жизни. Он бродил по холмам, долинам, берегам рек и озер со всякими буссолями, теодолитами, проводил картографическую съемку местности, на его глазах чистый лист бумаги превращался в самую настоящую карту… это было удивительно, но все же не главное.
Главное — Юрий прежде не замечал красоты природы. А тут он встретил летнее разнотравье, душистые объятия перегретого солнцем леса, таинственное журчанье ручья в самой далекой чаще, чистота безлюдных рек, прозрачных на всю глубину, до самого каменного дна… Все это тронуло душу студента так, что вернувшись из первой экспедиции, он другими глазами взглянул и на город, заметил в нем то, чего сроду не замечал раньше: неброские улочки, переулки и дворы, где притаилось нечто такое, чего он объяснить не мог, но смутно чувствовал. Он открыл для себя несколько таких мест, с виду ничем не примечательных: просто тихая улица, просто замкнутое пространство, где дома по самые крыши упрятаны средь тополей, берез, рябин, сирени… где самое время течет как-то не так… а может, даже и не течет оно там, а что-то иное происходит с ним.
Может быть. Но это там, в таинственном пространстве. А в обычной жизни время все-таки течет, уносит наши дни и годы, вот и жизнь Юрия Лосева влилась в колею, потекла по ней. Усердие студента оказалось замеченным, ему предложили остаться на кафедре. Он согласился, хотя еще не знал, что из этого выйдет. Он просто увлекся своим делом. А по большому счету…
Этот счет сложился из того, что Лосев сохранил философский склад ума. И не сразу, но год за годом в нем вызревала идея, в которую поначалу он и сам не решался верить, но она сама заставила его поверить. Ведь стало получаться, черт возьми!..