Константин Великий. Первый христианский император
Шрифт:
Глава 4
Начало пути. Йорк
Пока в Никомедии происходили все эти события, Констанций хранил молчание. В данный момент он не мог бросить вызов Галерию, и непонятно было, хватит ли у него сил когда-нибудь это сделать. Его здоровье было уже не то, что раньше… Галерий на это и рассчитывал. Пока что он вышел из игры абсолютным победителем. Старый Констанций, по его расчетам, должен был скоро умереть. Константин находился при дворе в Никомедии и не мог причинить ему вреда. Со смертью Констанция Галерий получал всю полноту власти. Казалось, час его торжества близок. Могла ли какая-то сила помешать ему?
Констанций прежде всего решил освободить Константина. Слезное письмо, которое он послал в Никомедию, умоляя дать ему возможность насладиться перед смертью обществом своего сына, вызвало у Зверя лишь презрительную усмешку. Глупо ожидать, что он отпустит Константина живым из Никомедии. Даже и в существующей ситуации он
Поскольку между двумя августами до сих пор не было открытого противостояния, Галерий не мог просто отказать Констанцию. Требовалось соблюсти видимость приличий… Поздно вечером Галерий выразил свое согласие на отъезд Константина и отдал подобающие распоряжения. Затем он отправился спать, решив, что утром вопрос решится сам собой. Константин не мог уехать, не сообщив об этом императору. Именно тогда император мог бы под каким-либо предлогом переменить свое решение или же послать человека вперед с соответствующим приказом… Он еще не выбрал, какой из этих двух вариантов предпочтительнее.
Следующим утром он так и не пришел к определенному решению. Намеренно пробыв в покоях до полудня, он затем послал за Константином.
Мы никогда не узнаем, что Галерий собирался сказать Константину, поскольку его люди сообщили ему, что Константин покинул дворец еще накануне вечером, поскольку получил на это разрешение, и теперь уже 15-й час находился в пути… Ярость Галерия можно понять. Он отдал приказ настичь беглеца, однако в ответ услышал, что почтовых лошадей на дорогах не осталось. Зверь буквально рыдал от бессильного гнева. И у него была на это веская причина.
Вероятно, большинство людей, спасшихся от Галерия, постарались бы ехать как можно быстрее. Константин вошел в историю, наравне с Диком Терпином, как знаменитый беглец: он начал путь за Босфором, пересек пролив, добрался до Дуная, прошел через альпийские перевалы и закончил свое путешествие на равнинах Шампани и Пикардии. Говорят, по пути он подрезал сухожилия всем почтовым лошадям [17] , вероятно, выхода у него не было – он не должен был останавливаться ни перед чем, если хотел спастись. Однако погоня, судя по всему, отстала прежде, чем он достиг Адрианополя, а после этого он уже был у себя дома. Как только он пересек иллирийскую границу, он оказался в землях, где слово его отца являлось законом, и там он мог немного отдышаться. 1600 с лишним миль – не пустяк даже для самого выносливого всадника. Константин прибыл в Булонь как раз тогда, когда его отец готовился отплыть в Британию, и, по свидетельству всех источников, Констанций приветствовал своего красивого, но утомленного путешествием сына с большой радостью.
17
Так утверждает Зосим. Это утверждение вызвало много возражений (Гиббон. Т. 1. С. 398), однако вряд ли человек, перед которым стоял вопрос, жить ему или умереть, стал бы переживать из-за нескольких лошадей. Без свежих запасных лошадей не имело смысла отправлять погоню, и Константин мог не опасаться, что его опередит вестовой с приказом об аресте.
Констанций выиграл первый раунд. Заложник благополучно ускользнул из лап Зверя и теперь находился в безопасности среди верных и преданных людей. Но игра продолжалась.
Констанций и Константин прожили вместе около года. Хотя мы не можем точно назвать дату, когда Константин присоединился к отцу, мы можем с полным основанием предположить, что это произошло через месяц или два после отречения Диоклетиана. Июнь и июль лучше всего подходили для плавания в Британию. Констанций был уже немолод, а восточные ветры, которые дуют в Британии до начала июня, не слишком приятны для мореплавателя в возрасте. Вряд ли он прибыл в Британию позднее июля, поскольку известно, что в середине лета он навестил Каледонию. Очевидно, осенью он обосновался в Кайр-Эбрауке, который римляне на свой манер называли Эборак, а англичане впоследствии превратили это название в Йорк. Там он провел зиму.
Окрестности Йорка, вероятно, и поныне мало отличаются от тех земель, которые видел Констанций. Эта область идеально подходит для земледелия, так что с незапамятных времен пахотные земли простирались от Хамбера если не до Тиса, то уж до Каттерика наверняка.
Путник, пересекающий долину (не важно, верхом, как во времена Константина, или на поезде), может оценить масштабы этой территории, ограниченной на востоке Гэмблтонскими холмами, а на западе – скалистыми уступами, поднимающимися постепенно к самой высокой точке – скале Хоув, с которой сбегает вниз множество рек. Обширная долина Йорка, орошаемая реками Уз и Деруэнт, всегда играла важную роль в жизни Британии. В более поздние времена там располагалось англосаксонское королевство Дейра, викингское Йоркское королевство, откуда и пошла новая династия английских монархов. Однако в те древние времена этими землями владели бриганты, кельтское племя, населявшее всю территорию от Северного до Ирландского моря и до римской стены. Название бриганты происходило от имени правившей ими династии. Что касается самих людей, то они, по всей вероятности, внешне мало отличались от тех, кто живут в этих местах сейчас.
Изуриум (Олдсборо) был изначально главным поселением бригантов. Римляне возвели свою крепость примерно в 15 милях к юго-востоку от него; именно там, под защитой крепостных стен, вырос Эборак. Выгоды его положения позволяли городу оставаться важным хозяйственным и административным центром во все периоды британской истории. Возможностей для развития земледелия здесь было не меньше, чем в других частях страны. К северу и к западу от Йорка располагались свинцовые рудники Уолсингема и долины Суэйла и угольные шахты долины Тайна. К югу лежал эстуарий Хамбера, в который впадали не только Деруэнт и Уз и их притоки Суэйл и Ар, но также Уорф, Эйр, Дон и Трент. Эти водные пути охватывали половину богатейшей центральной части Британии и являлись основой для развития торговли. Таким образом Эборак контролировал восточные морские ворота Британии, а также торговые пути на север, юг и запад. Этот регион имел тесные торговые связи с долиной Рейна. Когда первые римские властители Британии строили северную систему дорог, они распланировали ее таким образом, чтобы войска из Эборака могли без труда добраться к любому городу Центральной Британии [18] . Военные дороги соединяли с пограничной крепостью Карлайл на границе с Каледонией и Честером на кимрийской границе, где красный Лугубалий взирал на равнины Солуэй, а керамзитовый Дэв стерег холмы Молд. Это был стратегический треугольник, державший всю Центральную Британию.
18
В этом отношении он был двойником Лондона. До конца неясно, как возник Лондон. Его положение на пересечении дорог является серьезным доводом в пользу того, что его основали римляне. Значение Лондона определяется внешними факторами, которые существовали задолго до появления в этих местах римлян и продолжали существовать потом. Эборак был военной крепостью в том смысле, в каком Лондон никогда не был ею, и в дни Констанция основные военные силы римлян по-прежнему концентрировались на севере. Идея Гиббона о том, что население Каледонии и Ирландии было сплошь «дикарями», является забавной иллюстрацией того, как меняются взгляды. Карлайл и Честер едва ли строились для защиты от дикарей.
Судя по размерам древнего римского кладбища, Эборак был большим городом. Крепостная стена – от которой до сих пор сохранилась одна башня – окружала только территорию цитадели, занимавшей очень небольшую площадь в сравнении с городом, распространившимся и за реку, и вдоль военных дорог… Стены средневекового Честера были построены на стенах римского Дэва из более мягкого и поэтому более дешевого камня. Однако стены средневекового Йорка окружали гораздо большую территорию, чем стены римского Эборака. Южная и восточная стены римского города полностью разрушились, но северная и западная были восстановлены и стали частью стены средневекового города… Вполне возможно, что в Средневековье старая римская стена была продлена, чтобы таким образом включить в себя территорию прежде не защищенного римского города. Тот факт, что от этого города не осталось никаких следов, не вызовет удивления, если вспомнить, что и здания внутри римской стены не сохранились, да и едва ли следы прошлого могли сохраниться за тысячелетнюю историю процветающего города. Если мы будем считать средневековую стену Йорка границей римского города, мы, по крайней мере, поймем, почему кладбища располагаются за стеной. Такова была римская традиция, как в Риме, так и в Йорке.
Эборак был колонией – то есть самостоятельным городом с тем типом городского управления, который изначально практиковался в поселениях римских граждан. В дни правления Констанция это слово обрело гораздо более широкий смысл. Оно все еще означало сообщество римских граждан, но среди этих граждан очень редко встречались уроженцы Рима или хотя бы их потомки. Это могли быть выходцы из любого уголка Европы, то есть граждане Римской империи; тот факт, что римский гражданин родился в Британии, Сирии или Марокко, влиял на его политический статус даже меньше, чем влияет на статус американца то обстоятельство, что он родился в Мэне или в Монтане. Одна провинция была не лучше и не хуже другой.