Константин Великий. Сим победиши
Шрифт:
– Не говори глупости. Так поступали только циркумцеллионы [15] в Африке – сумасшедшие, считавшие себя христианами. Тебе о них отец рассказывал? Диоклетиан любил о них вспоминать, когда оправдывал гонения.
– Если христиане во всем правы, почему ты сам не христианин? – выпалила супруга.
– Потому, что все это пустые слова. Священники, понтифики, авгуры, гаруспики лгут, хотя и искренне верят в свою ложь, чтобы люди слушались, приносили дары, соблюдали правила. Религия нужна народу, как войску дисциплина, без нее управлять невозможно. Для Диоклетиана христиане, отказывавшиеся совершать жертвоприношения, были все равно что нарушавшие приказ легионеры. И поступал он с ними соответственно.
15
Циркумцеллионы –
– Ты не боишься разгневать богов такими словами? – обеспокоенно спросила Фауста.
Константин покачал головой:
– Мне было восемнадцать, я служил августу Диоклетиану, мы готовились к битве с пустынными кочевниками. Август поручил мне подыскать пару быков для жертвоприношения. Как же я был взволнован! Думал, благосклонность богов в моих руках. – Он медленно опустился на кровать; эти воспоминания казались столь давними, будто всё произошло в другой жизни. – Я привел двух огромных жирных бычков с большими рогами и лоснящейся шкурой. Смотреть на них – одно загляденье. Но, когда гаруспики стали возиться во внутренностях, оказалось, что печень у жертв желтоватая да еще хрустит под ножом, а желудок весь в черных точках. Чудовищные знамения! Я дрожал от ужаса.
Но Диоклетиан не смутился, велел привести еще быков. Во второй раз все прошло как надо. Легионеры возликовали, когда гаруспики объявили, что знаки – благоприятные, словно перед этим ничего и не было. Диоклетиан только посетовал, что неопытные гаруспики поторопились, продемонстрировав солдатам внутренности больных животных. Нужно было сделать это аккуратно, чтобы армия ничего не поняла, а потом объявить, что знамения сулят победу. Кочевников мы, разумеется, разбили.
Фауста присела рядом с мужем и положила голову ему на плечо.
– Жертвоприношения для армии так же важны, как провиант и снаряжение, но имеют ли они какое-нибудь отношение к богам? Не знаю. На мои молитвы никогда не было ответов. Иногда мне становится страшно оттого, что мы совсем одни и никто за нами не присматривает.
– Не печалься, – улыбнулась ему Фауста. – Я с первого взгляда поняла, что ты избран богами. Они тебе благоволят! Ты победишь!
Она стала покрывать шею и щеку Константина поцелуями. Он повернулся к ней, их губы слились в долгом поцелуе. Супруга откинулась на подушки и поманила за собой Константина. Однако тоска, что охватила его во время разговора о богах, не отпускала, а ласки Фаусты усугубили ее. Он вдруг почувствовал тошноту. Ему стало не по себе, сердце зажало в тисках. В голове вертелась всего одна мысль:
«Как я мог на такое решиться? Я же погублю их всех!»
Он представил, как один его воин выходит против троих солдат Максенция. У него никаких шансов. Он храбро сражается, отражает щитом сыплющиеся удары и совершает ответные выпады. Но его окружают. Один из врагов бьет ему щитом по ногам, другой ранит копьем бедро. Воин с ревом падает наземь, силится встать, но третий противник пронзает ему грудь мечом.
Константин высвободился из объятий Фаусты. Его била мелкая дрожь.
– Ты что? – растерянно спросила она.
– Я… – Он не знал, что ответить. – Мне нужно пройтись.
Константин вышел из шатра. Прозвучали протяжные сигналы труб, означавшие «отбой», легионеры разбредались по палаткам. Этот уже давно привычный звук вдруг показался ему нестерпимым. Стены лагеря давили на императора. Он направился к Декуманским воротам [16] , нетерпеливо приказал открыть их и, провожаемый взглядами удивленных дозорных, покинул лагерь.
Константин шел не разбирая дороги, ноги сами несли его. Оказавшись возле речки, на которую он смотрел со сторожевой башни, император остановился. Шум лагеря стих. Слух ласкали шелест травы, стрекотание кузнечиков, журчание воды. Тревога стала понемногу отступать. Константин спустился к воде и умылся. Он вспомнил детство, когда они с матерью после ужина отправлялись на прогулку. Чаще всего они ходили к озеру, кидали в воду камешки; если вечер выдавался душным, купались. Дома мать укутывала его одеялом и читала перед сном: о Трое, об Одиссее, Энее и его потомках, о Добром Пастыре. Ее заботливый, чуть насмешливый голос был с ним всегда. В мире, где так много лжи и жестокости, только слова матери казались Константину той единственной правдой, в которой не было ничего, кроме добра.
16
Декуманские ворота – главные ворота римского лагеря, они всегда были обращены в сторону, противоположную противнику.
Он набрал горсть камешков и, присев на берегу, стал метать их в речку. Над ним было высокое чистое небо, край которого в последних лучах заходящего солнца окрасился золотисто-алым. И вот у самого горизонта Константин заметил одно-единственное облако, медленно уплывавшее вдаль. Он пригляделся, оно оказалось в виде креста. На нем вроде была какая-то надпись, но разобрать ее никак не получалось.
Послышалось блеянье овец. Должно быть, пастухи из ближайшей деревни пригнали отару на водопой. Константин не хотел, чтобы его увидели в одиночестве на берегу, и спрятался за раскидистый кустарник. Вскоре показались овцы, они спустились к воде и начали пить. Затаившись, император от досады закусил губу. Ему хотелось, чтобы пастухи поскорее ушли.
– Константин, хватит прятаться от меня! – послышался голос, показавшийся императору смутно знакомым.
Выглянув из-за куста, он увидел высокого голубоглазого юношу в скромной серой одежде. Тот смотрел прямо на Константина, его лицо было серьезным и светлым.
– Проснись и узри истину! – сказал юноша, указав на небо.
Облако в виде креста поравнялось с заходящим солнцем, и слова на нем вспыхнули пламенем.
– In hoc signo vinces [17] , – прочел император.
17
In hoc signo vinces – Сим победиши (лат.).
Его охватил трепет: то, чего он ждал столько лет и что уже отчаялся узреть, наконец свершилось. Добрый Пастырь послал ему знак. Через мгновение надпись исчезла, а облако растаяло. Юноша улыбнулся Константину и погнал своих овец дальше. Император хотел пойти за ним, но не посмел и только проводил взглядом.
Константин еще долго наблюдал за горизонтом, боясь пошевелиться. Он испытывал восторг, подобный которому ощущает человек, впервые увидевший бескрайнее море или величественные горы, но во много раз сильнее.
Только когда землю плотно окутала тьма, а на небе одна за другой стали зажигаться звезды, император медленно поднялся и направился обратно в лагерь.
V
На следующие утро Константин отменил жертвоприношения и приказал солдатам нанести белой краской на щиты и шлемы монограмму Христа – хризму – в виде двух первых греческих букв имени Спасителя: ? (хи) и ? (ро), скрещенных между собой [18] .
Лагерь напоминал растревоженный муравейник. Христиане ликовали и разносили весть, будто Сам Христос явился этой ночью императору. Почитатели иных богов негодовали. Если бы Константин стал молить Бога христиан о поддержке наравне с другими божествами, они бы только обрадовались: чем больше богов на их стороне, тем лучше. Но предпочесть Христа Митре и всему римскому пантеону недопустимо!
18
Хризма – монограмма имени Христа Х и Р.