Конституционно-правовой статус человека (гражданина) в России
Шрифт:
В отличие от философии и юриспруденции дореволюционного периода, в советской научной литературе характеристики субъективного права с позиций категории нравственности не были популярны. Новая волна интереса к соответствующим исследованиям возникла лишь в 90-х гг. XX в., в связи с радикальными демократическими преобразованиями того периода, демонтажем советской социалистической системы и переходом к либеральным социально-политическим ценностям и рыночной экономике. Из классического наследия на современном этапе оказались востребованными концепция «права справедливости», кантовская концепция нравственного права. Так, обращаясь к классическим теориям, оценивая кантовский категорический императив, один из ведущих российских специалистов конца XX – начала XXI столетия профессор В. С. Нерсесянц отмечает: «Принцип кантовского морального закона по сути дела является лишь модификацией принципа формально-правового равенства (с его всеобщностью, независимостью
Именно поэтому, кстати, и нельзя согласиться с гегелевскими утверждениями, что в кантовском моральном учении о праве “практический разум полностью лишен материи законов и способен установить в качестве наивысшего закона только форму пригодности максимы произвола”, и будто нет ничего, что с помощью кантовского категорического императива не могло бы быть представлено в виде морального закона 58 .
В возражение Гегелю и в защиту Канта можно, напротив, сказать, что в кантовском практическом разуме как раз присутствует “материя”, а именно – правовая “материя” (принцип правового равенства), адекватным выражением чего и является категорический императив. А без такой правовой “материи” и просто невозможно (фактически и логически) сформулировать кантовский категорический императив. Тем более невозможно во всеобщей форме такого (правового по своей “материи”) категорического императива выразить антиправовой произвол» 59 .
58
Гегель. Политические произведения. M., 1978. С. 208.
59
Нерсесянц В. С. Указ. раб. С. 623.
Что касается учений о праве как воплощении справедливости, то они тоже принимаются в новейший период. Так, В. С. Нерсесянц считает, что справедливость как сущностное свойство права характеризует последнее неразрывно с другим его основным свойством – равенством (понимаемым как общий масштаб и равная мера свободы людей). Он пишет: «В контексте различения права и закона это означает, что справедливость входит в понятие права, что право по определению справедливо, а справедливость – сущностное свойство и качество права, категория и характеристика правовая, а не внеправовая (не моральная, нравственная, религиозная и т. д.)» 60 .
60
Там же. С. 45.
Также В. С. Нерсесянц указывает: «Только право и справедливо… И по смыслу, и по этимологии справедливость (iustitia) восходит к праву (ius), обозначает наличие в социальном мире правового начала и выражает его правильность, императивность и необходимость. Латинское слово “юстиция” (iustitia), прочно вошедшее во многие языки, в том числе и в русский, переводится на русский язык то как “справедливость”, то как “правосудие”, хотя по существу речь идет об одном и том же понятии – о справедливости, включающей в себя и правосудие… Все эти аспекты правового смысла справедливости нашли адекватное отражение в образе богини Справедливости – Фемиды с Весами Правосудия. Используемые при этом символические средства (богиня с повязкой на глазах, весы и т. д.) весьма доходчиво выражают верные представления о присущих праву (и справедливости) признаках общезначимости, императивности, абстрактно-формальном равенстве (повязка на глазах означает, что абстрагированный от различий равный правовой подход ко всем, невзирая на лица, – это необходимое условие и основа для объективного суждения о справедливости)» 61 .
61
Нерсесянц В. С. Указ. раб. С. 44–45.
В. С. Нерсесянц подчеркивает неразрывность права и с такими свойствами справедливости и равенства, как «выражение соразмерности и эквивалента», поскольку в традиционном естественно-правовом определении справедливость понимается как «воздаяние равным за равное»: «Значение права состоит в том, что оно есть могучее средство воспитания людей к общественной жизни. Правовые нормы и повиновение им должны научить человека считаться
62
Там же. С. 46.
3. Наряду с перечисленными выше сущностными свойствами субъективного права: выражением им свободы, разума, нравственности, справедливости, – следующим его существенным свойством является то, что право (объективное и субъективное) по своему генезису является категорией математической. Сущность права в объективном и субъективном его смыслах заключается в принципе формального равенства. Право (субъективное право) по своей сущности есть всеобщая равная, одинаковая мера (свободы и справедливости). Так, субъективное право является всеобщим масштабом, выражением эквивалента, соразмерности и равномерности в отношениях между субъектами права.
Категория «равенство» как основа формулирования анализируемого сущностного свойства субъективного права известна как минимум трем отраслям научных знаний: математике, социологии и праву.
Господствующим в науке является мнение, что первично математическое понятие равенства, оно означает количественную «разновидность алгебраических выражений или функций, которая позволяет составить уравнение» 63 . На основе учения греческого философа Пифагора (570–496 гг. до н. э.) «развилось воззрение, согласно которому принципы математики – числа – одновременно являются и принципами мира, а числовые отношения, пропорции – отражением гармонии самого мира» 64 .
63
Философский словарь Г. Шмидта. С. 373.
64
Там же. С. 342.
Под влиянием идей Пифагора и его последователей математические представления о равенстве были экстраполированы на общественные явления, включая право. Как пишет В. С. Нерсесянц, «сущность мира (физического и социального), согласно пифогорийцам, есть число, и все в мире имеет цифровую характеристику и выражение. Трактуя справедливость (и справедливое право) как воздаяние равным за равное, они в духе своей социальной математики выражали справедливость (т. е. право с его принципом равенства) числом четыре. Обосновывали они это тем, что четыре – это первый квадрат, т. е. первое число, полученное от умножения одного числа (числа два) на само себя, а сущность справедливости состоит в воздаянии равным за равное» 65 .
65
Нерсесянц В. С. Указ. раб. С. 31.
Вслед за Аристотелем В. С. Нерсесянц замечает, что Пифагор, «возводя добродетели к числам… создавал ненадлежащее учение о добродетелях. Ведь справедливость не есть число, помноженное само на себя» 66 . Хотя попытки пифагорийцев «перенести» математические представления о равенстве на общественные явления подвергались критике еще со времен Аристотеля, однако научная теория и практика социологии и права исторически и по сегодняшний день, по образному определению В. С. Нерсесянца, находятся под влиянием «магии» пифагорийского числа.
66
Там же.
В социологии равенство – «это исходная логическая посылка для кажущегося единственно справедливым общественного порядка, предполагающего для всех экономическое, социальное, образовательное и политическое равенство, боевой лозунг со времен Французской революции, призывающий к борьбе против феодализма и социальной иерархии, позднее – против капиталистической эксплуатации и двухклассового общества» 67 . Кроме того, в социологии равенство понимается как равенство перед законом, «перед Богом», «равенство шансов на развитие» 68 .
67
Философский словарь Г. Шмидта. С. 373.
68
Там же.