Конституционные идеи Андрея Сахарова (сборник)
Шрифт:
44. Предприятия с любой формой собственности находятся в равных экономических, социальных и правовых условиях, пользуются равной и полной самостоятельностью в распределении и использовании своих доходов за вычетом налогов, а также в планировании производства, номенклатуры и сбыта продукции, в снабжении сырьем, заготовками, полуфабрикатами и комплектующими изделиями, в кадровых вопросах, в тарифных ставках, облагаются едиными налогами, которые не должны превышать в сумме 30 процентов фактической прибыли, в равной мере несут материальную ответственность за экологические и социальные последствия своей деятельности.
45. Система управления, снабжения и сбыта продукции в промышленности и сельском хозяйстве, за исключением предприятий и учреждений союзного подчинения, строится в интересах непосредственных производителей на основе их органов управления, снабжения и сбыта продукции.
46. Основой экономического регулирования в Союзе являются принципы рынка и конкуренции. Государственное регулирование экономики осуществляется через экономическую деятельность государственных предприятий и посредством законодательной поддержки принципов рынка, плюралистической конкуренции и социальной справедливости.
Л. М. Баткин
О КОНСТИТУЦИОННОМ ПРОЕКТЕ
АНДРЕЯ САХАРОВА
В этом проекте поражает — при первом поверхностном знакомстве с ним — уже просто то, что он существует. Не в качестве неких тезисов, соображений по поводу текста будущего документа, но именно в виде самог'o такого текста: сорок шесть статей проекта Конституции. И это сделал один человек. Вот так понимавший свои обязанности в качестве члена многолюдной комиссии, которая была избрана Первым Съездом народных депутатов СССР для выработки новой советской Конституции. Мы-то успели забыть даже о существовании подобной комиссии…
Действительно, а что же комиссия в целом? Едва ли не наиважнейшая среди всех комитетов и комиссий, созданных Съездом. За полгода она не собралась ни разу. Только после того, как это неслыханно скандальное обстоятельство выплыло на одном из последних заседаний второй сессии Верховного Совета СССР, — Конституционную комиссию тут же поспешно все-таки собрали, и она приняла своеобразное и полезное решение: заняться наконец-то тем делом, для которого предназначена…
Были, впрочем, весьма серьезные причины, по которым наивысшее руководство распорядилось очнуться от конституционного обморока.
Еще на Первом Съезде А. Д. Сахаров настаивал, что строительство дома нельзя начинать с крыши. Немыслимо предаваться законотворческой деятельности наобум, продвигаться шажками от одного закона или постановления к другому, постоянно наталкиваясь на их непроясненную правовую и социальную увязку, взаимозависимость, не установив заранее их систему. Это все равно, что проделывать эксперименты и утверждать что-либо о значении результатов, не располагая какой-либо общей теорией. Физик Сахаров, перенесший в политику свой опыт прагматического соотношения между теорией и практикой, полагал, что необходимо исходить из новой Конституции, из фундаментальной перестройки принципов и норм, касающихся существа нашего общественно-государственного строя. А затем или одновременно, но, во всяком случае, обладая неким планом целого, принципиальной основой, — стремиться к правовой детализации, подкреплению, осуществлению главного, на чем мы договорились бы основать будущую советскую жизнь. Поэтому первое же предложение Сахарова в парламенте было «Декретом о власти»… По его мнению, это главное, что следовало узаконить в первую очередь, ничуть не оказалось бы беспочвенным, надуманным. Ведь главное достаточно проверено мировой и (хотя бы в отрицательном смысле) отечественной историей: всем нашим мучительным, позорным прошлым и настоящим; подкреплено громадным подъемом после Марта 1989 года, тотальным кризисом «реального социализма», назревающей революционной ситуацией.
Официальные оппоненты Сахарова, напротив, считали, что, поскольку жизнь невозможно изменить сразу, «за одну ночь» (с чем, разумеется, соглашался и А. Д.), нужно не исходить из пока невообразимой новой Конституции, а прийти к ней — крайне постепенно и осторожно. Менять законы по частям, по кусочкам, то с одного, то с иного бока. Дабы через серию ограниченных стабилизирующих нововведений выползти из экономической ямы и подготовить население (но пуще всего, конечно, закоснелые правящие партийные верхи, на которые потребна оглядка и оглядка) к будущему конституционному выбору. А уж… какому, собственно, выбору, действительно ли и насколько радикальному, — покажет время. Как-нибудь потом. Сначала пусть улучшится конъюнктура, модернизируется КПСС, укрепится М. С. Горбачев. Неудивительно, что при избранной политической линии (половинчатого реформизма правоцентристского толка) было не до заседаний Конституционной комиссии…
Что ж, время показало! Однако не потом, а сразу же.
Верховный Совет мог воочию убедиться, что принятие любого закона юридически сковывает содержание последующих законов еще до их обсуждения или грозит вступить с ними в противоречие, не говоря уже о том, что всякий важный и желательный для интересов страны разумный закон расходится с негодной от начала до конца Конституцией. Депутаты увидели себя в логическом и политическом тупике.
Получилось, что на брежневскую Конституцию можно ссылаться, если понадобится: мы-де не должны, приступая к строительству «правового государства», начинать с нарушения пусть мракобесных, но пока ведь не отмененных конституционных положений… И можно — тоже если это выгодно — плевать на Конституцию, даже на совсем свежие поправки к ней. Например, Верховному Совету предоставлено теперь право принимать и немедленно вводить в действие любые антиконституционные законы, не дожидаясь ближайшего Съезда, где для этого понадобилось бы к тому же 2/3 голосов. А что произойдет, если Съезд разойдется с Верховным Советом, как это уже было? Будут ли люди доверять принятым и действующим, но еще не утвержденным, остающимся под вопросом фундаментальным законам? Сомнительная ситуация: и в правовом и в политическом плане.
Недавно Чрезвычайный Съезд внес очередное изменение в Конституцию — о Президенте и порядке его избрания народом — и одновременно счел возможным на первый случай пренебречь указанным порядком; то есть провозглашение конституционной нормы сопровождается ее законодательным же перечеркиванием. Это, если не ошибаюсь, беспрецедентно в мировой практике и по-своему замечательно. Можно, конечно, и так понимать шаг к «правовому государству». Кошка, поймав мышь, затем с ней играет; но мы понимаем, что тут непоследовательность — только кажущаяся. Игра эта конституционна для кошек. Мышке остается лишь удивляться парадоксальности происходящего и, если она догадлива, не строить на этом серьезные жизненные планы.
При создании Комитета конституционного надзора с трибуны были даны торжественные заверения, что означенный Комитет постарается никак не оберегать, но всячески способствовать преобразованию ныне действующего Основного Закона. Следовательно, намеревается смотреть сквозь пальцы на его перестроечные нарушения? Или впредь до отмены будет вынужден все же оберегать мертвую, лживую букву? Или станет действовать… по обстоятельствам? Как заявил один из уважаемых депутатов, гарантией правильности действий Комитета по конституционному надзору в конце концов явятся попросту высокие личные достоинства, прогрессивность его членов. Это, что и говорить, замечательная гарантия, но, увы, единственная и не правовая ввиду отсутствия, кроме личного правосознания, чего-либо иного, на что члены Комитета могли бы твердо опереться. Думаю, во всей истории человечества, включая даже послереволюционные судьбы 1918 года, не было юридической инстанции более загадочной, чем этот Комитет, обязанный надзирать за неприкосновенностью практически несуществующей Конституции: после того как прежний ее текст признан обветшалым клочком бумаги и прежде чем принят новый текст.
Однако несравненно существенней формальной юридической несуразности попыток изменить отношения собственности, политическую систему и проч., сохраняя пока брежневско-сусловский Основной Закон, — разумеется, куда существенней повлияли всемирно-исторические события последних месяцев. Происшедший с ошеломляющей быстротой крах «соцлагеря», коммунистических партий и режимов Восточной Европы. Возмущение в СССР статьей 6 Конституции, общенародные требования парламентской многопартийности. Необходимость спасения советской экономики. И наконец, открыто обозначившийся развал национально-государственного устройства, побудивший М. С. Горбачева заявить в Литве, что «мы еще не жили в федерации». А что это значит? Да то, что само название «СССР» — фальшивая этикетка, нет никакого «союза республик», нет республик как «суверенных социалистических государств», как неизвестно, впрочем, содержание слова «социалистические».