Конституция свободы
Шрифт:
8. Конечно, в некоторых отношениях государство использует принуждение, чтобы заставить нас осуществить определенные действия. Важнейшие из них – уплата налогов и разные повинности, особенно служба в армии. Хотя предполагается, что избежать их нельзя, эти повинности, по крайней мере, предсказуемы и человек должен их выполнять независимо от того, как бы он потратил свои силы и время в противном случае; и это во многом лишает их негативных свойств принуждения. Если известная необходимость уплаты определенной суммы в виде налогов становится основой всех моих планов, а период службы в армии – предсказуемой частью моей карьеры, то я могу следовать общему плану своей жизни и так же независим от воли другого человека, как и все люди, научившиеся жить в обществе. Хотя, несомненно, обязательная воинская служба, когда ты ее несешь, включает суровое принуждение и хотя про пожизненного рекрута никогда нельзя сказать, что он свободен, краткий и предсказуемый период службы в армии, безусловно, меньше ограничивает возможности самому формировать собственную жизнь, чем, например, постоянная угроза ареста, которую произвольная власть применяет для обеспечения того, что она считает хорошим поведением.
Вмешательство принуждающей государственной власти в нашу жизнь создает больше всего помех, когда его нельзя ни предотвратить, ни предсказать. Когда такое принуждение оказывается необходимым
9. Является ли предотвращение принуждения единственным оправданием того, что государство использует угрозу принуждения? Мы могли бы, вероятно, включить в понятие принуждения все формы насилия или, по крайней мере, согласиться, что успешное предотвращение принуждения будет подразумевать предотвращение всех видов насилия. Однако остается еще один вид вредных действий, предотвращение которого принято считать желательным и который на первый взгляд может показаться стоящим особняком. Это обман и мошенничество. Хотя назвать их «принуждением» было бы натяжкой, после некоторого размышления становится ясно, что причины, по которым мы хотели бы их предотвращения, те же самые, что и в случае принуждения. Мошенничество, как и принуждение, – это форма манипулирования данными, на которые рассчитывает человек, с целью заставить его сделать то, что хочет жулик. Если последний достигает успеха, то обманутый точно так же оказывается невольным орудием, служащим исключительно целям другого. Хотя у нас нет одного слова для обозначения всех трех видов действий, все, сказанное выше о принуждении, равным образом применимо к мошенничеству и обману.
С этой поправкой, как представляется, можно принять, что свобода требует не более чем предотвращения принуждения и насилия, обмана и мошенничества, но допускает применение принуждения государством с единственной целью обеспечить соблюдение известных правил, предназначенных для создания наилучших условий, в которых индивид может организовать свою деятельность в соответствии с рациональным и внутренне согласованным паттерном.
Проблема пределов принуждения отличается от вопроса о надлежащих функциях государства. Задачи государства никоим образом не сводятся к применению принуждения. Действительно, услуги государства обычно финансируются с помощью мер принуждения. Средневековое государство, которое финансировало свою деятельность главным образом за счет дохода от своей собственности, могло предоставлять услуги, не прибегая к принуждению. Однако в современных условиях вряд ли можно реализовать на практике требование, чтобы государство предоставляло такие услуги, как забота о немощных и нетрудоспособных, строительство и содержание дорог или предоставление информации, не прибегая к использованию своей принуждающей власти для их финансирования.
Не приходится ожидать, что когда-либо будет достигнуто полное согласие о желательности того или иного объема производства таких услуг, и далеко не очевидно, что принуждение людей к участию в достижении целей, в которых они не заинтересованы, может быть морально оправданным. Однако в известной мере большинство из нас находит выгодным делать такого рода взносы, поскольку понимает, что и мы в свою очередь выигрываем от аналогичных взносов, которые делают другие в достижение наших целей.
Если оставить в стороне вопрос о налогах, то, вероятно, желательно, чтобы в качестве оправдания принуждения со стороны государства мы приняли одну лишь необходимость предотвращения более жесткого принуждения. Этот критерий, по-видимому, не может быть применен к каждому отдельному положению законодательства, но только к правовой системе в целом. Например, защита частной собственности как предохранительный механизм против принуждения может потребовать особых мер, которые сами по себе не служат уменьшению принуждения, а просто гарантируют, что частная собственность не создает неоправданных помех действиям, не наносящим вреда собственнику. Но вся концепция вмешательства или невмешательства государства опирается на посылку о наличии частной сферы, демаркируемой на основании общих правил, соблюдение которых обеспечивается государством; и реальный вопрос заключается в том, следует ли государству ограничить свои принуждающие действия только теми, что обеспечивают соблюдение этих правил, или оно должно делать что-то еще.
Часто предпринимаются попытки – например, одна из них была сделана Джоном Стюартом Миллем [232] – определить защищаемую от принуждения частную сферу в терминах различия между действиями, которые затрагивают лишь самого действующего человека, и такими, которые затрагивают еще и других. Но поскольку вряд ли возможно действие, совсем не затрагивающее других, это различие оказалось не слишком полезным. Оно становится значимым лишь благодаря очерчиванию защищаемой сферы каждого индивида. Его целью не может быть защита людей от всех действий других, которые могут нанести им ущерб [233] , а только лишь обеспечение того, чтобы данные, на основании которых они планируют свои действия, находились вне контроля других. В определении, где должны быть проведены границы защищенной сферы, важный вопрос заключается в том, действительно ли поступки других людей, которые мы хотели бы предотвратить, разрушают обоснованные ожидания защищаемого человека.
232
Mill J.S. On Liberty // Idem. On Liberty and Considerations on Representative Government / Ed. R.B. McCallum. Oxford: B. Blackwell, 1946. Ch. 4. P. 66-83 [Милль Дж.С. О свободе. Гл. 4// О свободе. Антология западноевропейской классической либеральной мысли. M.: Наука, 1995. С. 353-372].
233
См.: «Есть много таких случаев, когда индивидуум, преследуя совершенно законную цель, неизбежно, а следовательно, и законно причиняет вред или ущерб другим или препятствует им достигнуть блага, на которое они имели основание надеяться» (Ibid. Р. 84 [Там же. С. 372-373]). Ср. также сбивающую с толку первоначальную формулировку, содержавшуюся во французской Декларации прав человека и гражданина 1789 года: «La libert'e consiste a pouvoir faire tont ce qui ne nuit pas `a autrui» [«Свобода состоит в возможности делать все, что не наносит вреда другому»]
В частности, удовольствие или страдание, которые может принести знание о действиях других людей, не должно рассматриваться как правомерное основание для принуждения. Например, обеспечение соблюдения религиозных требований было легитимной целью государства в то время, когда люди верили в коллективную ответственность общины перед неким божеством и думали, что за грехи одного будут наказаны все. Но там, где частные практики не могут затронуть никого, кроме сделавших добровольный выбор взрослых участников, простое неодобрение того, что они делают, или даже знание о том, что своими действиями они наносят себе вред, не является легитимным основанием для принуждения [234] .
234
В нашем обществе самый яркий пример этого – его отношение к гомосексуализму. Как заметил Бертран Рассел: «Если бы все еще верили, как встарь, что терпимость к такому поведению навлечет на общество судьбу Содома и Гоморры, общество имело бы полное право вмешаться» (Russel В. John Stuart Mill // Proceedings of the British Academy. 1955. Vol. 41. P. 55). Ho когда подобные представления о мире перестали господствовать, такая практика, осуществляемая в частной сфере взрослыми людьми, даже если большинство относится к ней негативно, не может быть основанием для применения принуждения со стороны государства, целью которого является минимизация принуждения.
Мы убедились, что потенциал открытия новых возможностей, постоянно создаваемый ростом цивилизации, есть один из главных аргументов в пользу свободы; поэтому аргументация в пользу свободы лишилась бы всякого смысла, если бы – из-за зависти со стороны других [235] или из-за их неприязни ко всему, что вносит смуту в привычный им ход мыслей, – нам пришлось отказаться от определенных видов деятельности. Хотя есть, несомненно, основания для того, чтобы обеспечивать соблюдение правил поведения в публичных местах, сам факт, что действие неприятно кому-либо из тех, кто узнал о нем, не может быть достаточным основанием для его запрета.
235
Crosland C.A.R. The Future of Socialism. London: Jonathan Cape, 1956. P. 206.
Вообще говоря, это означает, что внутри защищенной частной сферы государство не должно осуществлять принуждающий контроль за тем, морально действие или нет. Возможно, одна из важнейших характеристик, отличающих свободное общество от несвободного, – то, что в вопросах поведения, не затрагивающего напрямую защищенную сферу других, правила, которым фактически следует большинство, носят добровольный характер, а их соблюдение не обеспечивается мерами принуждения. Недавний опыт с тоталитарными режимами ярко продемонстрировал значение принципа «никогда не отождествлять основания нравственных ценностей с основаниями государства» [236] . Вполне вероятно, что люди, без колебаний решавшие применить принуждение для искоренения зла, причинили больше вреда и страданий, чем люди, намеренно причинявшие зло.
236
Цитируемое высказывание приписывают Иньяцио Силоне [Silone I. On the Place of the Intellect and the Pretensions of the Intellectual // Horizon: A Review of Literature and Art. December 1947. Vol. 16. P. 323; переиздано: Idem. The Intellectuals: A Controversial Portrait. Glencoe, IL: The Free Press, 1960. P. 264. – Ред.] См. также: «Когда государство пытается реализовать нравственные цели напрямую – это дегенерация, это философская и бюрократическая гордыня, потому что только общество может и в состоянии сделать это» (Burckhardt J. Reflections on History. P. 118); «Принуждение ради добродетели столь же отвратительно, как и принуждение ради порока. Если американские либералы не желают выступить против принципа принуждения в случае запрета на продажу спиртных напитков, так как им лично почти все равно, трезва страна или нет, то им не будет доверия тогда, когда они начнут бороться против принуждения в тех случаях, когда им будет не все равно» (Stearns H. Liberalism in America: Its Origins, Its Temporary Collapse, Its Future. New York: Boni and Liveright, 1919. P. 69). Типичное для социалистов отношение к этим проблемам наиболее четко выражено в работе Роберта Холла, где утверждается (по поводу обязанности наращивать капитал страны): «Тот факт, что необходимо использовать такие слова, как „моральная обязанность“ и „долг“, показывает, что здесь речь не идет о точном расчете и что здесь мы имеем дело с решениями, которые не только могут, но и должны быть приняты обществом в целом, иными словами, с политическими решениями» (Hall В.L. The Economic System in a Socialist State. London: Macmillan, 1937. P. 202-203). О том, как консерваторы обосновывают использование политической власти для обеспечения соблюдения моральных принципов, см.: Berns W Freedom, Yirtue, and the First Amendment. Baton Rouge: Louisiana State University Press, 1957.
10. Однако тот факт, что поведение внутри частной сферы не является подходящим объектом для принудительных действий со стороны государства, не означает, что в свободном обществе такое поведение не подлежит давлению общественного мнения или порицанию. Сто лет назад, в более строгой моральной атмосфере Викторианской эпохи, когда принуждение со стороны государства в то же время было минимальным, Джон Стюарт Милль направил против такого «морального принуждения» свою самую мощную атаку [237] . В этой борьбе за свободу он, пожалуй, перегнул палку. В любом случае для большей ясности, вероятно, лучше не описывать термином «принуждение» то давление, посредством которого общество, выказывая одобрение или порицание, добивается подчинения моральным правилам и условностям.
237
Mill J.S. On Liberty // Idem. On Liberty and Considerations on Representative Government /Ed. by Ronald Buchanan McCallum. Oxford: B. Blackwell, 1946. Ch. 3. P. 49-66 [Милль Дж.С. О свободе // О свободе. Антология западноевропейской классической либеральной мысли. М.: Наука, 1995. Гл. III. С. 335-341].