Консультант
Шрифт:
Брак продлился недолго – всего-то чуть больше десяти лет. За это время Пилар родила трёх мальчиков (кто бы ещё позволил ей иметь дочку, ха!), и всё шло к тому, что быть ей лишь приятным эпизодом в жизни предельно занятого мужа. Но Мори Хаяки скоропостижно скончался, и причина смерти осталась тайной для широкой публики. Впрочем, для узкого круга – тоже. Что было известно или не известно в САМОМ узком кругу, так никогда и не было предано гласности.
Зато в результате утечки (наверняка специально организованной) достоянием гласности стал эпизод
Дон Фернандо, глава Дома Кабрера – по совместительству, отец Пилар – сделал попытку взять под полный контроль Дом Мори. Могло бы, кстати, и выгореть. Могло. Но вдова, облаченная в чёрное кимоно с пятью гербами Дома на нём, выслушала длинную прочувствованную тираду и уронила только одно слово:
– Нет.
– Пилар Кабрера! – взревел дон Фернандо.
И получил в ответ ледяное:
– Меня зовут Мори Пилар.
История умалчивает, каким образом вдовствующая госпожа Мори захватила контроль сначала над Домом, в который вошла по браку, а потом и над тем, в котором появилась на свет. Известно лишь, что в процессе к ней приклеились прозвища «Паучиха» и «Чёрная Вдова». Должно быть, не только племенной коровой считал Пилар покойный муж, чему-то да научил, уж больно жёсткие решения принимала и последовательно проводила в жизнь она.
Теперь, когда ей было под сто, Мори Пилар формально отошла от дел, передав управление хлопотным хозяйством сыновьям и внукам. Но эта дама по-прежнему оставалась одной из самых влиятельных фигур на Большом Шанхае и далеко за его пределами. И лишь одну крохотную слабость позволяла она себе: покровительствовать женщинам, чьё поведение и образ жизни напоминали ей, вероятно, о молодости и боях, бывших ничуть не менее жестокими и кровавыми оттого, что о них мало кто знал. И одной из этих женщин стала, к собственному удивлению, Катрина Галлахер.
Плетистые розы не так уж хороши с точки зрения производства кислорода. Зато – красивы, а Мори Пилар могла позволить себе нарушить правила. Не в деньгах же дело, всех не заработаешь и не потратишь. Дело во власти и влиянии, а на отсутствие этих факторов ей не приходилось жаловаться уже давно.
Так или иначе, розы полностью заплели стены внутреннего дворика, сложенные из чего-то, подозрительно напоминавшего натуральный известняк. Тихонько журчали струи фонтана. Искусно перенаправленные системой отражателей, лучи центрального светила падали, казалось, прямо из зенита. Пожилую даму в старомодном кресле свет и жар, казалось, не беспокоили вовсе. В самодисциплине ли было дело? В охладившем кровь возрасте? В простой привычке?
На миниатюрном столике по правую руку от женщины наблюдались две крохотные круглые чашечки белого, почти прозрачного фарфора, и богато инкрустированная шкатулка размером чуть побольше ладони, старая даже на вид. Ещё один столик, побольше, стоял между креслом хозяйки и деревянным раскладным, установленным напротив.
Остановившись в нескольких шагах от гостевого кресла, Лана склонила голову и негромко произнесла:
– Госпожа Мори.
С минуту не происходило вообще ничего. Потом начавшие уже сморщиваться губы Мори Пилар сложились в снисходительную улыбку:
– Ты удивляешь меня, Катрина. Как всегда.
Голова Ланы поднялась:
– Пилар.
– Так-то лучше. Я вижу, – небрежный кивок в сторону не решающегося дышать Силвы, – ты соблюла формальности в той степени, в какой тебе это позволил мой нетерпеливый сын.
– Я уважаю тебя и твои правила, Пилар. Переодеться мне и капитану Альберто Силве, – Лана как можно незаметнее ткнула Шрама локтем в бок и тот, очнувшись, расшаркался со всем возможным изяществом, – действительно не позволили.
– Люди, как правило, приходят ко мне с деньгами и могуществом, охваченные жаждой ещё большего могущества и ещё больших денег. И только ты неизменно приходишь с уважением. И жаждой знаний, не так ли?
– Деньги и могущество я добуду себе сама. Нет ничего сложного в том, чтобы заставить окружающих поделиться ими. Твоими же знаниями не поделится никто, кроме тебя. И уважение – самое малое, чем я могу заплатить за их получение. Однако сегодня мы встретились не потому, что ты желаешь одарить меня знанием, не так ли?
– Так. Или почти так. Дону Альберто вряд ли будет интересна наша беседа, и…
– Если госпожа Мори позволит, – вклинился Альберто Силва, прикинувший, что терять ему нечего, а профит может и выгореть, – я много слышал о часовне Богоматери Скорбящей, возведённой на платформе Мори. Разумеется, всем известно, что посторонние внутрь не допускаются, но, возможно, мне разрешат хотя бы снаружи…
Мори Пилар благосклонно улыбнулась:
– Спутник Катрины Галлахер не может считаться совсем уж посторонним. Вас проводят, капитан.
Минуту спустя, когда сопровождаемый кем-то из служащих Силва растворился среди зелени, она резко посерьезнела.
– Где ты их берёшь?
– Кого? – приподняла брови Лана.
– Мужчин, знающих свое место.
– Это просто, Пилар. Я всего лишь оставляю рядом с собой только те места, которые меня устраивают. Выбор мужчин – занять их или нет.
Что-то окончательно решившая для себя Пилар выпростала перевитую венами ладонь из широкого рукава угольно-чёрного одеяния, небрежно смахнула крышку со шкатулки и извлекла из неё – сердце Ланы отчётливо стукнулось о рёбра – старую, потрёпанную колоду.
– Присаживайся, Катрина. И возьми карту.
Лана Дитц вполне справедливо не считала себя трусихой или слабачкой. Но сейчас, опускаясь на краешек сиденья, она поймала себя на необходимости контролировать ноги и руки. Первые – чтобы не подкашивались, вторые – чтобы не дрожали.
Знаменитые карты Паучихи! Предложение вынуть карту из колоды – огромная честь, которой Катрина Галлахер до сего момента не удостаивалась, но последствия… да, последствия. Во что, милостивая Баст, она вот-вот вляпается?!