Консуммация в Момбасе
Шрифт:
Всё, хватит! он совсем отбился от рук. В Кисуму Дженни будет без устали дрессировать своего русского тембо, — говорю сама себе. Приказываю Энди раздеться и лечь на софу. Сначала он куксится, но потом довольно эффектно исполняет стриптиз. От вида голого мужа чертовски возбуждаюсь, торопливо связываю ему руки и ноги его же галстуками. Открываю дверцу шкафа с вделанным зеркалом так, что оно оказывается перед мордочкой Энди. Пусть видит себя. Достаю любимую леопардовую плётку. I like to lash Andy in front of a mirror. In this case, I can see expressions on his face; also he can watch me lash him.
— My dear, your ass is going to be so sore, —
Вообще-то, сегодня я добрая, потому луплю Энди не очень больно и всего пятьдесят раз.
— А теперь pumzika, отдых, — говорю я, развязываю Энди, кладу себе в рот очередные листочки мирры.
Энди продолжает лежать, приходя в себя после teaching. Я же, вдоволь нажевавшись травки, изъясняюсь:
— Andy, sluts love their asses to be fucked; sluts live for it. You know that you are my wonderful slut.
— Вот ещё… — лепечет выпоротый муж.
— Andy, you must understand that sluts are for fucking. For fucking, — повторяю, — понял, что сейчас будет?
Он молчит.
— Так ты не расчухал? — изумляюсь я, — по-моему, ты притворяешься. I own your body. I shall enjoy making your asshole into a pussy. Пеггинг — это органичное дополнение к порке мужа. Или наоборот. Как тебе больше нравится.
Надеваю страпон. I am much stronger than most people think.
— Быстро! подставил попку, — командую, — или тебе больше нравятся леопардовые плети? Их есть у меня, — дико хохочу. — You are my toy to play! My very good fuck toy!..
Нет, всё-таки мирра — классная штучка; она позволяет ебать мужа, потешаясь и наслаждаясь одновременно. В сочетании с моим русским тембо мирра даёт ощущение счастья.
I like how Andy’s behavior has improved since I started to lash him. He has shown me more respect. I love Andy and care about him. That’s why I lash him. Now he knows his place. Misbehavior would earn him hard whippings.
Иногда я смотрю на Энди и мысленно спрашиваю себя: знаем ли мы точно, где наше место в мире? Оно в будущем или в прошлом? В Москве плешивый русский царь продолжает бесноваться, его бояре продолжают безбожно красть, а простые люди — нищать и умирать. Да уж, гороскоп у них фиговый… да и место, где смеются «тополя» и «искандеры», какое-то нелепое.
Как бы там ни было, мы остаёмся в Кисуму, чтобы прислушаться к себе и к зову дороги.
7. СРЕДИ ПАЛЬМ НА TAKAWIRI
Я лежу на высокой кровати. Ногой пытаюсь сбросить голубоватую ящерицу, ползущую вверх по ножке койки. Не могу удержаться, исполняя сей акробатический трюк, и падаю вниз. Долго лечу, но не грохаюсь на пол, а лишь просыпаюсь.
Мы с Энди живём на Takawiri Island, это на озере Виктория. Здесь крошечная гостиница — четыре домика, всего восемь комнат плюс отдельно стоящий бар. У питейного заведения не хилые размеры; внутри развешан рыбацкий реквизит и имеется надпись по-английски о том, что это логово рыбаков. Хозяин бара и гостиничных домиков — высокий чернокожий парень лет тридцати. Ежедневно для своих постояльцев он готовит
Сам остров простирается на три километра в длину и один в ширину. К западу от него в полутора километрах лежит остров Mfangano, который куда больше, а где-то далеко на востоке остался Кисуму. Мы решили пожить в кенийской глуши. Кроме двух полузаброшенных рыбацких деревушек и нескольких маленьких ферм на острове нет ничего. See life in its natural, pure form! — толкую я Энди.
В двух шагах от гостиницы классная бухта с чистой водой и белым песком, на её берегу ряды высоких кокосовых пальм. Можно даже купаться в озере, но не стоит заплывать далеко из-за крокодилов, которых я опасаюсь. Однако больше всего меня радует берег с белым песком — это большая редкость на озере Виктория.
Когда мы были в Кисуму, я перекрасилась; на одну блондинку в Кении стало меньше. Теперь у меня чёрные как смоль волосы. На рынке в Кисуму я купила юбку из пёстрой ткани. В ней я мало чем отличаюсь от местных белых и мулаток.
Перед обедом спрашиваю на суахили у нашего бармена-хозяина: может ли он приготовить икру нильского окуня в розетках изо льда с Килиманджаро.
— Нет, мэм, — смеётся он.
— А в обычных ледяных розетках?
— Откуда, мэм. Генератор работает с перебоями, морозильник отключён.
— Ну, хотя бы буйволиные почки в пальмовом вине есть в твоём баре? — хихикаю я.
Хозяин виновато улыбается и качает головой. Трогательный деревенщина, но не дурень.
— Что же такое?! чего не хватишься — у тебя нет! — укоряю я его.
Приходится довольствоваться кусками запечённого нильского окуня, которого хозяин выловил поутру. А что делать?!
Ещё мы с Энди продолжаем профилактику от малярии; правда, бутылка уже другая: в баре у хозяина водится джин Gordon’s, который на десять процентов покрепче, чем наш прежний Seagram’s Lime Twisted Gin.
Вечером я справляюсь у Энди:
— Милый, тебе приходилось спать под пальмами?
— Вот ещё…
— А как насчёт сексуальной трансакции под пальмами?
Он настороженно смотрит на меня.
— Сознайся, тебя ведь никогда не имели среди кокосовых пальм. А я давно мечтаю выебать своего мужа в такой экзотической обстановке; надеюсь, кокосы на нас не упадут.
— Ты идиотка! — хрюкает он, — я же не горилла, и даже не бонобо.
— Милый, я хочу, чтобы здесь на Takawiri мы начали заниматься пеггингом в миссионерской позиции: глаза в глаза. Для этого тебе надо лишь поднять ноги, лёжа на спине. В Священных книгах пеггинг не называют грехом. Прелюбодеяние — да, грех; оно присутствует в десяти заповедях. А пеггинг — нет. Правильно?
Он смотрит с усмешкой:
— Джей, даже при твоём слабоумии африканской обезьяны легко догадаться, что Священные книги были написаны раньше двухтысячного года нашей эры. Это я к тому, что название «пеггинг» появилось в нулевые годы третьего тысячелетия, — злится Энди. — По обычаям Древнего Рима женщинам моложе тридцати лет запрещалось пить вино, а то, что теперь называют пеггингом, не разрешалось никогда. Если б Священные книги писались сейчас…
Не даю ему договорить, угрожающе ору заранее приготовленные фразы: