Контакт
Шрифт:
Во время ленча она делилась с ВГ подробностями своих переговоров с Ренкином и Джоссом. Он внимательно слушал, но вопросы не задавал. Словно она исповедовалась перед ним в каких-то порочных для ученого наклонностях, хотя, быть может, эти слова пробудили в нем некие ассоциации.
– Вы слыхали про известную артистку стриптиза по имени Мира? С тех пор как Вольфганг Паули открыл принцип исключения, сидя в Фоли-Бержер, я, будучи физиком, считал себя просто обязанным по возможности чаще посещать Париж. Хотя бы только из уважения к Паули. Но почему-то мне никогда не удавалось в собственном отечестве
Тут описательные интонации его голоса сменились деловыми:
– Мира утверждает, что американские профессионалы сексуально угнетены, ощущают непрестанные сомнения и чувство вины.
– В самом деле? А как характеризует Мира русских профессионалов?
– Увы, из них она знакома только со мной. И, естественно, находится в полном восторге. Неплохо было бы завтра провести денек с Мирой.
– А все ваши будут на заседании консорциума, – мягко заметила Элли.
– Да, к моему счастью, там будете и вы, – хмуро бросил он.
– Вас что-то беспокоит, ВГ?
Ответил он, правда, не сразу, с легкой, совершенно не свойственной ему неуверенностью.
– Не беспокоит… пока просто волнует… Что, если в Послании содержится полное описание Машины? Надо ли нам изготовлять ее? Кто возьмется за это? Консорциум? Организация Объединенных Наций? А кто будет платить? И зачем им это будет нужно? А если Машина потом не сработает? Может быть. Машина нанесет экономический ущерб некоторым странам. Или будет причиной чего-то худшего.
Продолжая говорить, Луначарский разлил остатки вина по бокалам.
– Даже если Послание начнется заново и мы сумеем прочесть его, удастся ли перевод? Знаете, что говорил Сервантес? Он утверждал: читать перевод – все равно, что рассматривать вышивку с изнанки. Быть может, мы не сможем перевести Послание в точности. И тогда ошибок при изготовлении Машины не избежать. К тому же нельзя быть уверенным даже в том, что мы располагаем всей информацией. Возможно, что-то важное передается на других частотах, пропущенных нами. Знаете, Элли, я просто уверен, что люди сперва отнесутся очень осторожно к этой Машине. Но все-таки однажды настанет день и ее сооружение сделается необходимостью, если, конечно, мы получим введение и расшифруем Послание. А что намеревается предложить американская делегация?
– Не знаю, – медленно отвечала Элли, вспоминая, что сразу же после того, как были получены чертежи, дер Хиир начал интересоваться – возможно ли соорудить ее с учетом нынешнего уровня развития технологии и экономики. В этом отношении она ничем не могла ему помочь. Потом она припомнила, что последние несколько недель Кен казался ей очень занятым, иногда даже нервничал. Конечно, он отвечал за все это…
– Скажите, а доктор дер Хиир и мистер Китц остановились в том же отеле, что и вы?
– Нет, они остановились в посольстве.
Так было всегда. Природа советской экономики и необходимость закупать военные технологии, а не потребительские
– ВГ, говорите прямо. Что вы хотите сказать? Что Кен и Майк Китц уже ухватились за это дело?
– Именно. Не правда ли, «прямо» – интересное слово: ни влево, ни вправо, а только вперед. И я опасаюсь, что в ближайшие дни мы будем свидетелями преждевременной дискуссии… сооружать ли нам то, что мы не имеем права сооружать. Политики считают, что ученые знают все. А на самом деле мы ничего не знаем. Подобная ситуация таит в себе опасность.
До нее наконец дошло, что ВГ считал себя персонально ответственным за раскрытие смысла Послания. И если дальнейшие работы завершатся полной неудачей, он не хотел быть даже косвенной причиной ее. Конечно, у него были и кое-какие менее личные мотивы.
– Вы хотите, чтобы я переговорила с Кеном?
– Если это удобно. Вы ведь часто встречаетесь, – непринужденно заметил он.
– ВГ, не ревнуйте! По-моему, вы заметили мои чувства к Кену, прежде чем я сама в них разобралась. Когда вы в последний раз гостили в «Аргусе», мы с Кеном уже пару месяцев в той или иной степени поддерживали отношения. Надеюсь, вы лично не против?
– Что вы, Элли? Я вам не отец и не ревнивый любовник. И желаю только огромного счастья. Просто я предвижу немало возможных неприятностей.
Он не стал пояснять, что имеет в виду.
Потом они вновь обратились к предварительной интерпретации некоторых диаграмм, покрывавших весь стол. Для разрядки переговорили о политике: о сомнениях Америки в пригодности принципов Манделы для разрешения конфликта в Южной Африке, о все расширяющейся словесной войне между Советским Союзом и Германской Демократической Республикой. Как всегда, и Эрроуэй, и Луначарский с наслаждением критиковали внешнюю политику собственных стран. Это было куда интереснее, чем критиковать чужую политику, даже если последнее сделать было проще. После привычных дебатов по поводу совместного участия в оплате чека Элли заметила, что ливень кончился, но еще падают редкие капли.
Вести о Послании с Веги уже успели добраться до последнего закоулка планеты. Люди, прежде не видавшие радиотелескопов и никогда не слыхавшие о простых числах, узнавали странную историю о гласе с небес, о необычных существах – не богах и не людях, – живущих где-то в ночном небе. Их дом – там, в небесах, его легко разглядеть даже при полной луне. И за неумолкающим остервенелым сектантским воем – теперь уже, очевидно, по всему свету – угадывались благоговение и изумление. Свершилось нечто важное, едва ли не чудотворное. И воздух был исполнен возможностей… ощущалось новое начало.