Контакты особого рода
Шрифт:
— Теперь ты понимаешь цену риска и степень ответственности, лежащей на вас? Вы о б я з а н ы дойти! Во что бы то ни стало! Бежать из Солнца через метро можно будет лишь в одном случае — в случае прямой угрозы жизни экипажа, когда вас будет ждать неминуемая гибель! Э т о ты понимаешь?
Кузьма сглотнул ставшую вязкой слюну, кивнул. Слова не шли на язык, и прошло какое-то время, прежде чем он смог выдавить:
— Мы дойдем, дед.
Филипп хмуро улыбнулся.
— Я не сомневался. Однако хочу предупредить кое о чем… только никому ни слова, мальчик! Никому! Даже Лапарре.
— Могила, дед!
— Это
— О чем ты, дед? Что это значит? Что я должен обнаружить?
— Не должен, может быть, все и обойдется, но кто знает? Короче, в экипаж могут затесаться агенты Дьявола, выявить их не представляется возможным, но ты не должен предпринимать никаких самостоятельных действий, не посоветовавшись с полковником Хаджи-Курбаном. Понял?
— Да я и не собирался… однако еще ничего не…
— Понял, я спрашиваю? — Глаза Ромашина-старшего стали грозными. — Никаких самостоятельных действий! Обещай мне!
— Хоршо, хорошо, дед, я понял, обещаю, но ведь дед Кати тоже должен знать…
— Лапарра будет знать все, что ему положено знать. Иди и помни, что я сказал. Бери Хасида, лети с ним в Институт Солнца, проконтролируй установку метро, твоего любимого «паньтао» и системы защиты. Первого мая состоятся ходовые испытания «крота», и если они пройдут удачно, третьего мая начнется основная экспедиция.
Кузьма поднялся и, чувствуя легкое головокружение, пошел к двери.
— Подожди. — Филипп вышел из-за стола, обнял внука, прижал к груди, отстранил. — Теперь иди. Ни пуха тебе, ни пера, мальчик!
— К черту! — ответил Кузьма, суеверно сплевывая через левое плечо.
Ходовые испытания «солнечного крота» прошли вполне успешно.
Он нырнул в фотосферу Солнца на двадцать с лишним километров и благополучно выбрался обратно, вопреки мнению скептиков выдержав небывалые температуры, давление и всплески электромагнитных полей. А поскольку руководством спецслужб были развернуты беспрецедентные меры безопасности, агенты Дьявола не рискнули вмешаться в ход испытаний, хотя и развернули информационную войну, пытаясь напугать, во-первых, общественность — «непредсказуемыми последствиями вмешательства в работу естественного солнечного ядерного реактора», во-вторых, экипаж «крота» — страхом неминуемой гибели, в-третьих, Правительство — падением рейтинга, ведущим к непременной досрочной смене власти.
Ни того, ни другого, ни третьего Артуру Мехти и компании, его поддерживающей, добиться не удалось. Общественности по большому счету было наплевать на то, что делают спецслужбы и Правительство, лишь бы не мешали ей — обществености — жить и развлекаться, а также защищали ее от опасности. Особой поддержки в Правительстве министр безопасности также не встретил. Его не любили за высокомерие, пренебрежение к законам этики и откровенный карьеризм. Ну а экипаж «крота» был подобран таким образом, что испугать его было невозможно, и даже «две темные лошадки» — люди министра и председателя СЭКОНа, вошедшие в команду, не имели на основую группу должного влияния, несмотря на свои чины и регалии.
Одним из них стал сын министра Оскар, получивший недавно статус советника и чин генерала, вторым — доктор психологии
Второго мая после возвращения «крота», пилотируемого Жаном Ивановым и Яном Лапаррой, экипаж «подсолнцехода» собрался в зале визинга второй Меркурианской базы УАСС. Кузьма уже знал о включении в состав команды Оскара Мехти, поэтому никак не выразил своего отношения к нему при встрече. Черноволосый же красавец повел себя странно: он вдруг раскрыл объятия и пошел навстречу Кузьме, улыбаясь ослепительной улыбкой киноактера:
— Ба, как я рад видеть знаменитого теоретика в нашем дружном коллективе! Надеюсь, вы не держите обид на генерала Оскара?
Кузьма остановился, покосившись на Хасида. Сказал сдержанно:
— Не держу.
— Вот и отлично! — Оскар потряс руку Ромашина, приблизился к его лицу и добавил тихо и быстро, все так же улыбаясь: — Лучше бы ты остался дома с мамочкой, пай-мальчик, так как, боюсь, этот поход плохо для тебя кончится. Привет Катюше от меня… если только вы встретитесь.
Оскар раскланялся с Хасидом с преувеличенным пиететом и отошел с уверенным и пренебрежительным видом, заговорил с Уве Хесслером, с превосходством оглядываясь на друзей и подмигивая им.
— Что это он на себя не похож? — понизил голос Хасид. — Неужели пошел на примирение? Или что-то задумал? Что он тебе сказал?
— Предупредил, что я могу и не вернуться.
— Ну, тогда все в порядке. Есть хорошая поговорка на этот счет: предать могут только друзья. А он в наших друзьях не числится. Мы знаем, что он за птица, и будем держать ушки на макушке.
— Не нравится мне его мерзкая улыбка…
— Мне тоже, но тут уж ничего не поделаешь, придется терпеть.
— И намеки не нравятся…
— Какие намеки?
— Он Катю упомянул… намекнул, что мы можем с ней не встретиться. Между прочим, я ее уже два дня не видел, и даже на звонки она не отвечает.
— Улетела куда-нибудь, к другим звездам, куда проложены ветки метро. Она же работает аналитиком в экологической комиссии СЭКОНа, мало ли куда они погли ее послать. Что дед говорит?
— В том-то и дело, что ничего не говорит. Отделывается отговорками. Он с ней тоже давно не встречался. Катя ему звонила откуда-то, просила не беспокоиться.
— Вот видишь, и тебе позвонит.
— Прошу подойти ближе, — подозвал членов экипажа Ян Лапарра, включая обзорный виом зала. — Все друг с другом знакомы, поэтому нет необходимости никого представлять. Сейчас мы посмотрим кое-какие видеозаписи, сделанные инком «крота» во время ходовых испытаний, выслушаем водителя, обсудим пожелания всех присутствующих и начнем подготовку. Старт завтра, в двадцать два часа по среднесолнечному.
Виом, показывающий ландшафт сумеречной зоны Меркурия, мигнул, и зал визинга залил могучий поток оранжевого света: видеосистема развернулась к Солнцу, край которого вырос над зубчатой линией горизонта. Затем изображение изменилось: включилась запись. Солнце заняло все поле обзора. Алое сияние невероятной интенсивности заполнило зал визинга, проникло во все щели, пронзило тела людей, растворяя их в себе, сбило все ориентиры, стало густой массой, которую можно было резать на куски и есть как желе.