Контора
Шрифт:
— Володь, — совестила его старший менеджер Талль-ская, — вас девять человек. Я что, на каждого должна убить по часу?
— Оленька, не стоит тратить и минуты на эту чушь! Закрой глазки, а когда откроешь, то не увидишь больше этой фигни! Поехали? — Он протянул руку, готовый схватить галстук, едва она опустит веки.
— Володя... — Взгляд, полный укора.
— Оль, ну давай я принесу справку от врача, что носить эту хрень на шее — рушить психику клиентов?
— Еще лучше справку от ветеринара, что в них живут клещи.
— Умница! Ветеринар, конечно, клещами не занимается,
— Володь, наденешь или нет?
— Оля, я ради тебя готов сразиться с Горцем, но это... Моя тонкая романтическая конституция не выдержит и рухнет к твоим ногам грудой ломаных веников. Ты этого хочешь?
— Наденешь или нет?
— Можно хоть постирать его?
— Галстуки не стирают. И вообще: перед смертью не надышишься. Надевай!
— Нет, без санобработки не могу. Можно сдать в химчистку? И потом принести справку, что он сгорел в жаровом шкафу. А что, бывает же такое. Я подам на химчистку в суд и заставлю их компенсировать убытки. Как думаешь. много дадут? По доллару за каждый нарисованный холодильник...
— Володя, мне еще анкеты заполнять!
Анкеты! Тот еще бред. Приказом того же Худоротова всем менеджерам предписывалось заполнять анкету по каждому клиенту. Семь десятков вопросов, целое дело! Кто он, откуда, как давно покупает оборудование, чем занимается, есть ли хобби, курит ли! Говорят, ввести эти анкеты предложил какой-то умник из маркетинга. На самого клиента уходило бы четверть часа, а на анкету — остаток рабочего дня. Да и кто, скажите на милость, станет отвечать на эту уйму вопросов? Парень с рынка заехал купить ларь для мороженого, а его спрашивают о хобби и вероисповедании! Спасибо-, что не о сексуальной ориентации или характере физиологических отправлений на утро после употребления селедки и сметаны. Да большинство клиентов с неохотой называют свою фамилию: у них нет желания светиться перед налоговиками, да и время поджимает. Так что спрашивать их о татуировках и семейном положении чревато вызовом неотложки или просто потерей клиента.
Тема анкет обсуждалась много активнее, чем приложение о галстуках, и разговор неминуемо соскользнул бы на них, не появись в зале автор эпохальных указов господин Худоротов.
— Талльская! Подойдите сюда!
Это прозвучало как приказ. Тон не предвещал приятной беседы, не возникало сомнений, что новый коммерческий директор вне себя от злости. Тем не менее это не давало ему права на подобный тон.
Ольга повернулась в сторону шефа, но осталась на месте: да, она слышит шефа, но не намерена позволять подобный тон.
Худоротов, выдержав паузу, подошел сам.
— Я не пойму, что происходит! — рявкнул он, приблизившись к подчиненной.
— Что случилось? — Голос ее не дрогнул.
— Почему не выполняются мои приказы?
— Выполняются. Находятся в стадии выполнения. А вы бы, Егор Семенович, не кричали так. Клиентов распугаете.
— Что?!
То ли Худоротов внял совету, то ли задохнулся от злости, но заговорил он тише.
— Ты с кем разговариваешь?
— А почему вы на меня кричите? И почему «ты»? — Ольга тоже начала заводиться.
—
Ольга застыла, отказываясь поверить в происходящее. Глаза ее округлились и под стеклами очков казались просто огромными. Она открыла было рот, но так и не нашлась, что ответить, словно следила за колебаниями весов, где на одной чаше — собственное достоинство, а на другой — соображения карьеры, субординации и нежелание потерять работу.
— Милостивый государь, — Володя подошел к Ольге и остановился рядом, — мне кажется, вы выбрали не самый удачный тон для беседы с дамой.
— Что-о?! Как фамилия? — Гневный взор принялся испепелять менеджера.
— Речь не об этом. Вы офицер? — Вопрос был задан с самым серьезным видом.
— Я? Ну... Какое это имеет значение?
— Мою фамилию сообщат вам мои секунданты.
— Что-о-о?!
— Отчего вы все время переспрашиваете? И разговариваете столь громко... Это по меньшей мере странно. — Судя по всему, на Володиных «весах» сорвало пружину или чашка с «соображениями» оказалась непростительно для взрослого человека легкой.
— Считай, что ты уволен!
— Да? — Мгновение лицо Володи оставалось задумчивым, а потом озарилось удачной мыслью. — Тогда пошел ты... знаешь куда?
— Считай, что у тебя проблемы, солдат!
— Я не солдат. У вас последствия контузии. Должно быть, пытались напялить каску не той формы и сильно ушибли голову...
— Как фамилия, я спрашиваю?! — Худоротов успел уже покраснеть, побледнеть, позеленеть от ярости, а теперь принял цвет, который и описать-то невозможно.
— Льеха! — Володя выхватил у остолбеневшей Ольги галстук, бросил его под ноги коммерческому директору и пошел к выходу, на ходу снимая бейдж.
— Стой! Я тебя не отпускал... — Худоротов обернулся к Ольге. — Как его фамилия?
— Не помню, — тихо ответила она, отводя взгляд.
— Что? Как не помните?
— Льеха, — произнесла она одними губами.
— Как-как? — Худоротов подался вперед, чтобы лучше слышать.
Ольга взглянула ему в лицо. Большое стекло очков собрало слишком много света, заставив предательски блеснуть навернувшуюся слезинку.
— Льеха!
Как и любой молодой девушке, Аллочке нравилось производить впечатление на мужчин.
Ей нравилось, когда молодые парни в ее компании начинали вертеться ужом, проявляя чрезмерную веселость, пытаясь блеснуть всем имеющимся в арсенале остроумием или произвести впечатление, вешая ей на уши третьесортную лапшу о том, какие они крутые, умные или, на худой конец, перспективные. Вся эта лапша, разумеется, не стоила и ломаного гроша, и Аллочка предпочла не верить сверстникам вовсе, чтобы не быть обманутой хоть на йоту. Однако девушка не спешила обнаруживать свое отношение к россказням сверстников. Их наивный лепет и порхание вокруг льстили ее самолюбию. С другой стороны, она находила забавным раскрывать их обман. Мысленно, разумеется: такую экзекуцию, как публичное разоблачение завравшегося юнца, она использовала лишь в крайних случаях. В остальном же ее игра в дедукцию носила мирный характер. Она посмеивалась над ними, подмечая неточности и нестыковки.