Конторский раб
Шрифт:
– Это вы что же, отказываетесь исполнять наши распоряжения? – прошипела она.
– Именно, – подтвердил я ее опасения.
– Так мы можем и заставить, – змеиным голосом поддержал свою сотрудницу юный руководитель.
– А и пробуйте на здоровье, – небрежно махнул я рукой, хотя было сильное желание размахнуться пошире.
– И потом… там у них в отделе шесть человек, не считая вот этой гражданки, – я небрежно кивнул головой в сторону тетки, а у той даже кудряшки на голове встали дыбом от такой наглости. – Если вы вдвоем, – я вначале взглянул на молодого руководителя, ставшего почти бурым от еле сдерживаемой злости, а потом на его подчиненную, что также напоминала перезревший помидор,
И еще раз обвел их многозначительным взглядом, а те сидели напротив, словно замороженные, и не знали как на все это реагировать – бунт на корабле для них, по-видимому, явление новое – один кривил рот в какой-то зверской усмешке, а вторая сжала губы так, что их не стало видно совсем. И кто это у них бунтует? Какой-то…
И вот тут-то у этих двух типов и сработал инстинкт самосохранения.
А и в самом деле, кто? Кто это такой, что так нагло посылает их куда подальше? Откуда он здесь взялся. С улицы сюда не набирают, бродяг здесь не бывает. Появился откуда-то – откуда неизвестно. Никто про него ничего не знает, не ведает. Сидит себе у Богдана тихо, смирно, копошится потихоньку, и кто знает что за люди стоят за ним, если он так ведет себя? Может не стоит теребить его. Не тронь и вонять не будет…
Оба они переглянулись и замолчали, а я посидел, посидел, вижу, что дело, вроде, решилось, а общество их меня не устраивает, тяготит, встал и спросив напоследок:
– Как я понял, абортами вы здесь не промышляете… А зря, говорят прибыльное дело… Ну, тогда, всего хорошего, – развернулся и пошел к двери. В ответ ни звука, а я даже оборачиваться не стал, чтобы кинуть прощальный взгляд на их физиономии.
Смешно?
В отдел я вернулся в отвратительном настроении. Молча шлепнулся на свой стул и с рассеянным видом стал перекладывать карты на экране компьютера и не заметил, как ко мне сзади подкрался Богдан Осипович.
– Что этот хотел-то? – спросил он, как будто и сам не знал.
– Кто? Этот… – переспросил я, затягивая паузу, чтобы придумать что-нибудь злое и ядовитое, но в голову ничего не лезло, и я сказал первое, что на ум пришло:
– А ничего не хотел. Поболтали, и на этом все закончилось.
Но на этом все не закончилось. Болтун очень скоро дал о себе знать.
От идеи засадить меня за телефон мои новые «друзья» не отказались, побежденными себя не признали и решили нанести удар с фланга, точнее сказать с угла, где «дед» сидел.
На следующий день, точнее сказать – утро, телефон на столе у Богдана Осиповича заверещал как-то особенно мерзко. Тот поднял трубку и пару минут молчал, потом сказал «понял» и закряхтел, доставая из под стола ботинки.
– Я к этому… Чтоб ему… – сообщил он Аграфене Фроловне, та кивком благословила, и он зашаркал к двери.
Вернулся «дед» через час. Вид у него был такой, словно его обвинили в измене Родине и приговорили, но при этом все знали, что он, как всегда, ничего не делал, никому не изменял, сидел себе в углу и мирно дремал.
Войдя в комнату, он нехотя подошел ко мне и встал сбоку. Я сразу понял, здесь как-то замешан вчерашний разговор.
– Александр, – начал он издалека, – на наш отдел только что «навесили» еще одну функцию, – добавил он похоронным голосом. – Теперь нам надо будет звонить в филиалы и собирать с них цифры. Он, – тут «дед» зачем-то покосился на дверь, – поручил это мне с тем, чтобы я перепоручил это вам, а сам я должен все контролировать.
«Обошли, все-таки, стервецы. Нашли лазейку. Упрямые черти. Их бы упорство да в нужном направлении применить… Жаль, никто не знает про это направление, даже неизвестно в какую сторону смотреть… А ты сам, «дед», виноват! Зачем вчера рассказал этим придуркам, что я слабо загружен. Вот, теперь и получай!» – но вслух ничего этого не сказал, а лишь послушно кивнул головой. А что мне еще оставалось делать? Начать возмущаться и лишиться последней поддержки и спокойного уголка, чтобы меня похоронили среди «девочек». Оно мне надо? Здесь я уже «присиделся», пригрелся, со всеми перезнакомился и притерпелся, да и ко мне попривыкли. Зачем это разрушать? Зачем это менять? Работа, конечно, идиотская, никакой подготовки, никакой квалификации не требует, но это лучше, чем ничего, и лучше, чем сидеть под совиным взглядом той гражданки… Как ее?.. Татьяны Марковны… Ладно, потерпим… Стерпим еще раз… Что нам, конторским рабам, сделается? Шкура-то уже дубленая, после всего, что вытерпел в других, похожих, местах. Главное, чтобы пятого и двадцатого… и чтобы не дергали без повода и по поводу тоже…
По этому поводу в заветной папке с отчетами добавилось сразу несколько листов. Там уже было листов двадцать – больше, чем обычно я собирал при похожих обстоятельствах. Можно было папку уже сдавать Петру Степановичу.
Осада
Не так все грустно… – это присказка такая. Лживая.
На самом деле все очень даже печально.
Между этой конторой, где день за днем я прозябаю в безделье, и домом, где без денег меня совсем не ждут, я ощущаю себя словно в подводной лодке на бесконечной глубине, так что иногда наваливаются такие приступы клаустрофобии – сердце сжимается от неприятного ощущения страха, такое гнетущее чувство, словно что-то нехорошее должно произойти или уже происходит. И избавиться от него не получается.
Так может продолжаться день, два, потом проходит само собой и все, вроде бы, и нормализуется. Вроде бы…
На самом деле ничего не нормализуется, все только ухудшается, потому что время уходит, день за днем жизнь сокращается, а на простой вопрос: что дальше делать? ответа как не было, так и нет. Вопрос-то простой, но конкретного, точного ответа на него у меня нет, и чтобы найти этот ответ, нужно, прежде всего, разобраться с самим собой, понять самого себя, а для этого нужно остановиться, нужно перестать бегать с утра в одно бесполезное место, а вечером возвращаться в другое. Остановиться и передохнуть…
Но такого поведения мне никто не простит: ни те, кто работой снабжает, ни дома.
Может быть, поэтому и страх гложет. Одному-то везде страшно.
И я стал звонить туда, куда и сам не знал. Люди с той стороны выслушивали меня молча, внимательно – все-таки человек звонит из центра, а оттуда кроме неприятностей ничего никогда не приходит – слушали и потом говорили, что у них никаких цифр нет и требовали официальное письмо. Я отвечал «хорошо», вешал трубку и, обратившись к Богдану Осиповичу, предавал их просьбу. Тот говорил «ну и пиши». Я писал, он подписывал, бегал куда-то за другими подписями и письмо отправляли.
Ну, чем не развлечение для рядового состава? Звоню, пишу, цифирки какие-то собираю в таблички – чем не работа, чем не занятие для человека в расцвете своих творческих и физических сил?
А тут новая напасть…
«Дед» как-то явился оттуда, опять встал рядом с моим столом и сказал:
– Александр, – я весь напрягся, – нужно съездить в командировку.
– Куда? – спросил я.
– В Северо-Восточный филиал.
– Зачем?
– Отвезти им письма…
– Не понял… Какие письма… У нас почта, что, не работает?