Контрафакт
Шрифт:
Люба смерила Гарика оценивающим взглядом:
– По сто граммов вам – это как минимум и по два чая. А закуску сами посмотрите.
– Пельмени, – сказал Леонид Петрович и быстро, чтоб у Гарика не возникло никаких сомнений, расплатился. Когда они принесли все на подносе и уселись друг против друга на резные деревянные стулья, Гарик вдруг сказал, стесняясь:
– Но я не пью.
– Это приказ, – опять заявил Леонид Петрович, довольный собой и своей властностью.
Ну, Гарик споловинил свою порцию и не поморщился. Видно, так у него все внутри промерзло, что водка и не ощутилась. А если что-то, все-таки, защипало, то застывшее лицо не могло отреагировать мимикой. Но, отправив в рот пельмень, Гарик вдруг прислушался к себе и, чуть раздвинув в улыбке все еще деревянные
– Горячим обдало!
И налег на пельмени. Потом он взглянул на стакан Леонида Петровича. Стакан был пуст. И Гарик произнес отмягшим голосом:
– Может, допьете? Мне хватит.
Леонид Петрович в третий раз произнес слово «приказ», и Гарик допил свою водку.
Так и хочется почти процитировать его высочество принца датского: «Бедный Гарик!»
Он был робок. Однажды участковый майор милиции потребовал, чтобы Гарик предъявил разрешение на торговлю. А документ в этот момент находился на продлении в муниципалитете. Майор не хотел ничего слушать и заявил, что он арестовывает товар. Бедный Гарик дрожащими, буквально, руками распихал книжки по банановым коробкам и отвез их на садовой тележке в опорный пункт милиции. Когда Леонид Петрович явился на «Камергер» – так книжники называли свое торговое пространство – торговой точки на месте не было, а был только Гарик, который стоял отрешенно на весеннем ветру, как верный присяге часовой, про которого забыли. Гарик был так убит, так убит…
– Да ладно, – весело сказал Леонид Петрович, – не убивайтесь. Берите тележку, пошли к майору. – «Двести пятьдесят рублей», – думал искушенный уже к тому времени Леонид Петрович, – двести пятьдесят рублей, и вся проблема». – Но майор содрал с него все триста.
Во всяком случае, торговая точка через полчаса была восстановлена, и Гарик вновь приступил к своим обязанностям и посматривал весело. И выручка в тот вечер была совсем не плохая.
– Что вы так-то уж сильно робеете? – спросил Гарика Леонид Петрович. А Гарик вот что ему ответил:
– Я всякое начальство боюсь. Если человек в форме, то у меня от страха ноги отнимаются… Ну и язык…
Эх…
Внимательный читатель уже, наверное, заметил, что Леонид Петрович обращался к Гарику исключительно «на вы», тогда, как Вадику он сразу стал «тыкать». А если заметил, то вправе потребовать разъяснений. И разъяснения не заставят себя ждать. Вот они.
Во-первых, Гарик был уже не молод. Ему весной стукнуло тридцать девять. А во-вторых, Гарик был артистом! Да-да, самым настоящим артистом, который выходил на сцену, играл свою роль и раскланивался после спектакля. Правда, сцена была, скажем честно, не МХАТовская, а клубная, но все-таки… С началом перестройки в стране, как грибы после дождя, полезли наружу бесчисленные театры-студии, опьяненные репертуарной свободой режиссеры дерзали на подмостках второго эшелона, то обретая, то теряя публику. Театры-студии быстро возникали, но и быстро умирали, как дождевые пузыри на весенних лужах: им никто не мешал, но никто и не поддерживал материально. И только единицы из сотен выживали, заботливо окучивая ростки талантов. Но ведь кто-то же в этих студиях играл? Вот – Гарик. Играл на голом энтузиазме, заслуживавшем уважение. Леонид Петрович его и уважал. И когда Леонид Петрович с Мариной перебрались на клуб, они взяли с собой и Гарика – грузчиком. Но на клубе как-то у Гарика не заладилось. Он не подходил к суровому клубному рационализму. Гарик был не просто старательным работником – он был чересчур старательным. Если ему говорилось, что нужно принести со склада то-то и то-то, он от своей старательности улетал наверх, не дослушав, и уже наверху начинал понимать, что одно «то-то» пролетело мимо ушей, и ему приходилось совершать две ходки вместо одной. Если он приносил и ставил на пол столбик из четырех пачек, то делал это спешно и убегал, не оглядываясь. Столбик за его спиной обязательно падал, но он этого уже не видел. Стоило Леониду Петровичу отвернуться, как Гарик уже кому-то что-то тащил – совершенно безвозмездно, из одной только вежливости. Собственно, с этим можно было бы мириться, потому что таких преданных и абсолютно честных людей, как
Как-то Леонид Петрович сказал Гарику:
– Гарик, вот вам пятьсот рублей.
– Зачем мне? – испугался Гарик. – Я не заработал.
– Вы дослушайте, пожалуйста.
Гарик приготовился слушать.
– Отправитесь в издательство «Никас», где мы с вами прошлый раз грузились. Найдете?
– Найду, – с готовностью согласился Гарик. Он хорошо ориентировался в Москве.
– Там для нас отложен «Русский пятый» – двести пятьдесят пачек. Они получили по обмену, а мы с Мариной у них выкупили на корню.
Гарик кивнул. Он знал, что «Русский пятый» был в этот момент на клубе дефицитом.
– Ну, вот, погрузите на машину и привезете на наш уличный склад. Вместе с водителем разгрузите. Машина подойдет к шестнадцати ноль-ноль. Тентовый «УАЗ». Теперь деньги: водителю – триста за перевозку и сто за разгрузку. Сто – вам, на мелкие расходы: покушать там, попить и вообще…
– Мне не нужно, – торопливо возразил Гарик.
– Нужно, – строго сказал Леонид Петрович, и Гарик согласился.
И они разошлись. Гарик поехал по своему заданию, Леонид Петрович – по своим делам.
Ну что тут долго рассказывать? Нанятая Леонидом Петровичем машина в издательство не пришла. Как потом выяснилось, она по дороге попала в аварию. Гарик подождал, потомился, да и уехал, горестно вздохнув, домой. Можно было, конечно, попробовать нанять какую-нибудь другую машину, и Гарик попробовал. Он вышел на проспект и стал робко поднимать руку. Но транспорт проносился мимо, не обращая на него внимания. Вот Гарик и отправился домой, как уже было сказано, – горестно вздохнув.
Леонид Петрович, уверенный в том, что книги уже отгружены или отгружаются, мысленно подсчитывал завтрашнюю прибыль. Учебник русского языка для пятого класса был в дефиците. Однако просто по военной привычке проверять течение дел, решил позвонить в издательство, чтобы удостовериться, что книги вывезены.
«Каково же было его удивление…» – так можно начать следующую фразу, начать, да и не продолжать, потому что догадливый читатель теперь уже сам вообразит содержание телефонного разговора, дальнейшие действия Леонида Петровича, да и слова, выпущенные им в воздух по дороге к станции метро и адресованные своему старательному, но робкому помощнику. Вообразит и то, как он энергично ловит грузовик, загружает-разгружает вожделенный «Русский язык» для пятого класса и усталый, но злой возвращается домой ровно к бою кремлевских курантов.
На другой день Леонид Петрович уволил Гарика. Строевой офицер взял верх над лирическим поэтом. Хорошо еще, что, неизвестно чем движимый, Леонид Петрович, увольняя Гарика, произнес неожиданно для самого себя:
– Пятьсот рублей оставьте себе. Это – выходное пособие. – На робкие возражения погасшего Гарика сказал безапелляционно: «Это – мое решение». Как говорил когда-то': «Это – приказ».
Да, хорошо, хорошо получилось с этим самым выходным пособием. Оно смягчало угрызения всякий раз, как вспоминались подслеповатые глаза Гарика и этот его взгляд, растерянный и беспомощный.
Ну, что уж тут…
Следующим грузчиком у Леонида Петровича был Сашок из Киева. Он так и сказал, знакомясь:
– Я – Сашок из Киева. У меня квартира на Крещатике, но там сейчас старые живут.
Сашок не был новичком на клубе. Он работал продавцом на точке, которую держала одна небольшая фирма. Но точка перестала приносить доход, и ее закрыли. Сашок остался не у дел. Лет ему было около сорока, роста – небольшого, и весь какой-то кругленький: круглое лицо, круглые плечи, круглый живот – не большой, но вполне утвердившийся, как полноправный элемент фигуры. Видимо, Сашок вечерами попивал, потому что утром его здорово тянуло на воду. Работал он обстоятельно и то и дело сам себя похваливал: «Глянь, Петрович, как ладно сложил!» или «Кто-кто, а Сашок не просчитается!» Но с этим можно было мириться.