Контрольная диверсия
Шрифт:
Пророк взял карточку.
— Алекс Фогель, — прочитал он. — Это уже кое-что! Жаль, кода не знаем.
— Знакомый, что ли? — ехидно поинтересовался Жаглин, с жадностью поглощая горячий пельмень.
— Сдаётся мне, ты действительно завалил не сотника, а профи из «чвашников». Надо уточнить.
— Не может быть, — буркнул Цветаев, попадаясь на дешевую лесть. — Дался легко.
Злость отпустила его, как рак, ухвативший за палец. Вместо неё пришли апатия и усталость. Он принялся жадно есть. Пельмени были сочными, и сами собой проскакивали в желудок. Но особенно хороши они были с бочковыми помидорами, прямо елей для души, а не пища.
— И на старуху
— А почему немец? — спросил Жаглин, вытирая усы.
Пророк только пожал плечами, давая понять, что вопрос не к нему, а к создателю.
— Фото сотри, — посоветовал он, возвращая Цветаеву телефон.
— А сам не боишься? — спросил Цветаев, демонстративно пряча телефон в карман, и почесал шрам на груди.
Плевать на опасность, решил он назло Пророку.
— Сам не боюсь, — на этот раз с вызовом заверил его Пророк.
Он вечно ходил куда-то с этими фотографиями и получал инструкции, что и как делать, а потом Цветаев отправлялся на задания и совершал подвиги.
— Да за тобой охотились серьёзно, ляха бляха! — наконец-то сообразил Жаглин. В его голосе прозвучали нотки зависти, гипс не давал ему возможности участвовать в операциях. — А мне одни рядовые попадаются, — Жаглин кивнул на подоконник, где стояла банка, на три четверти полная рублёвок.
— Будет и на твоей улице праздник, — почему-то зло среагировал Пророк, и скулы его стали твёрже. — Если по всем правилам, то «сетку» накинут. На весь город сил у них, конечно, не хватить, а на наш район достаточно, или будут накидывать на каждый по очереди, пока не добьются результатов.
До этого они, чтобы далеко не ходить, облюбовали нижнюю часть Липок, на Кловском спуске. Оттуда страха ради пришлось уйти после того, как пропал Орлов. Никто не верил, что он предаст, но Пророк был непреклонен: «Устав писан кровью! И баста!» Чёртовы принципы Пророка! Поэтому они поднялись на два квартала выше, под скворечню белых ворон, Гончара, 30. Орлов об этой квартире не знал. Знал только одни Пророк. Все планы были у него в голове, а записей он принципиально не вёл.
Он потянулся и бросил в банку сотню, а потом налил водку.
— Что толку… — отозвался Цветаев, с огорчением понимая, что особо гордиться нечем.
Ложная это была гордость. Не для этого они здесь сидели, чтоб допускать такие промахи. Он только сейчас сообразил, что рядовой бандерлог не стал бы никого выслеживать. Рядовой трясётся от страха в развалинах до утра. Чёрт! — он всё понял. Надо было самому догадаться, что немец нужен был живым.
— Ладно… — согласился он униженно, — я завтра снова туда пойду.
— Не пойдёшь! — заверил его Пророк. — У тебя новое задание.
— Какое? — с недоверием спросил Цветаев и в знак протеста со стуком поставил рюмку на место.
И опять глухая злоба поднялась в нём. Ох, как он не любил себя в таком состоянии и гасил подобные вспышки, понимая, что на войне они неизбежны и что как бы ты хорош ни был, всем не угодишь, особенно Пророку.
— Пока не знаю, — хитро ответил Пророк и снова подмигнул, но на это раз Цветаев сделал вид, что не заметил его реверанса. — Ладно, давай, рюмка — не микрофон.
Третий тост был за тех, кто не вернулся, и они выпили стоя и молча, не вытирая губ. И снова перед ним промелькнула череда лиц всех тех, кто погиб, и Димы Краснова, и Политыкина, и Генки Белоглазова, который казался старым и не сберёг себя, и Андрея Сергеева из Песок (его дом стоял над рекой Волчьей), он не умел говорить по-украински и, похоже, на этом попался, и конечно
Они высосали бутылку и проглотили все пельмени. В тарелке остался мутный бульон с перцем. Цветаев наклонился и выпил бульон, и ощущение сытости наполнило его. Глаза стали слипаться, мир сделался фрагментарным: момент, когда между бровей у Пророка легла тяжелая складка, Цветаев пропустил.
— Какой сегодня день? — вдруг спросил Пророк, мрачнея с каждой минутой всё больше и больше.
Рваная губы дёрнулась, и в глазах появилась тоска. Завёлся Кубинский, тяжело думал Цветаев, с трудом разлепляя веки. Теперь будет злиться на весь белый свет. А куда деваться? Он сам себе слово дал биться до полной, абсолютной победы, и мы за компанию с ним тоже слово дали, но от этого мы не стали хуже или лучше, мы такие, как есть, мы такими были всегда и, надеюсь, останемся такими же впредь.
— Суббота.
— Чётная или нечётная?
— Чётная, — уверенно ответил Жаглин, в надежде, что Пророк посвятит его в свои тайны. Он усердия он даже вытянул шею и замер.
— Так, — поднялся Пророк, не обращая внимания на него и глядя поверх голов, — я пошёл, — сказал он, забирая рваный червонец.
У него действительно был большой лоб не только в физическом плане, но и в плане пророка. Пророк предсказывал будущее, и с его слов оно казалось лучезарным. Трудно было в это не поверить, ещё чуть-чуть усилий, ещё чуть-чуть, и ещё, и ещё, и мы победим — так говорил он.
— Куда, ляха бляха?! — удивился Жаглин.
Последнее время Пророк не брал его с собой. Жаглин мучился догадками. Это была мужская ревность к обстоятельствам, о которых Жаглин даже не подозревал.
— На свидание, — буркнул Пророк.
Естественно, что ему никто не поверил: Жаглин, потому что ничего не понимал, Цветаев, потому что понимал слишком многое. Теперь будем охотиться исключительно на наёмников, догадался он, вот в чём суть. И короткое чувство гордости наполнило его как первооткрывателя, хотя он на них уже охотился, но об этом никто не знал, а он, как и Пророк, не был болтливым.
— Вот так всегда… — буркнул Жаглин, провожая взглядом Пророка, — доброго слова не дождёшься.
— А я на боковую, — сказал, поднимаясь, Цветаев.
Ему-то что: он-то знал правду. Но Жаглину об этом говорить было нельзя. «Что знаю двое, — предупредил Пророк, — то знает и свинья».
— Ляха бляха! Какой спать?! Какой спать?! — ещё больше занервничал Жаглин. — У меня заначка есть! — Он демонстративно полез под стол. — Погоди… ну, погоди! — упрашивал он. От натуги лицо у него пошло красными пятнами.