Контрольная диверсия
Шрифт:
Цветаев досчитал до тридцати и сказал:
— Ну что, идём, что ли?
— Идём, — простонал Жаглин, сжимая кулаки.
Цветаев больше не мог выносить его мучений и устремился вперёд. В мгновение ока они вознеслись на десятый этаж и замерли перед дверью, тяжело дыша.
— Так, — сказал Цветаев, — я стучу, говорю, что твоя Зинка, залила соседей.
— Кого залила? — Жаглин вздрогнул, как лошадь, на которую сел овод.
— Нижний этаж!
На самом деле, за обитателей дома можно было не беспокоиться, в этим районе никто не жил, кроме Зинки Тарасовой, разумеется.
— Хорошо! — согласился Жаглин и со всё тем же равнодушным выражением на лице ударил ножищей в дверь.
Дверь не заставила себя долго ждать: рухнула со страшным грохотов внутрь квартиры, и сразу же раздался истошный вопль.
— Убивают!!!
Как в калейдоскопе, выскочила и пропала голая Зинка. У неё оказались огромные груди с розовыми сосками и толстые бедра. Лобок она не брила. Должно быть, Жаглин любил пышные форма. Вслед за ней возник большой голый человек, и Цветаев сразу понял, что это не американец, а самый настоящий грузин, с иссиня-чёрными щеками и такими длинными ресницами, которым позавидовала бы любая красавица. Грузин целился в него с Жаглиным из большёго чёрного пистолета, но почему-то не стрелял: то ли забыл снять с предохранителя, то ли вообще не дослал в ствол патрон. Жаглин, который стоял впереди, стал лихорадочно доставать оружие. Цветаев понял, что их сейчас убьют. Разбираться было некогда. Он поднырнул под руку Жаглин, оказался перед грузином и с правой приложился с такой силы, что боль от удара отдалась до самой пятки. И только после этого грохнул выстрел. Всё завертелось под Зинкины вопли: «Убили!», потом оказалось, что грузин повержен, что Жаглин дожимает его коленом, что голая Зинка вцепилась ему в волосы, а сам Цветаев абсолютно не слышит на левое ухо.
— Уби-ли-и-и-и!!!! — вопила Зинка. Уби-ли-и-и-и!!!! — и с такой силы дёргала Жаглина за голову, что, казалось, вот-вот оторвёт её.
Цветаев между делом приложился ей в уха всего лишь одни раз, Зинка сковырнулась и улетела в кухню, остались торчать только грязные пятки.
— Ляха бляха! — спокойно высказался Жаглин, массируя шею, — думал, задушит, стерва!
Бордовые росчерки у него на шее наливались кровью.
— Взяли! — скомандовал Цветаев.
Они схватили грузина за руки и, сминая ковры и дорожки, отволокли в большую комнату. Снова, как привидение, возникла Зинка. На это раз она догадалась накинуть халат, он не успела его застегнуть. В разрезе то и дело мелькали большие груди с розовыми сосками и мохнатый лобок.
Она снова прыгнула на Жаглина, как дикая кошка на дерево.
— Убью-ю-ю!!!
Жаглин сбросил её с себя и нечаянно опрокинул шкаф с сервизом. Посыпались полки, стёкла. Зинка развернулась было в сторону Цветаева, но он показал ей ладонь, которой ударил её, и она замерла:
— Отстаньте от него, подонки! Он мой, мой, мой!!!
— Убери её! — крикнул Цветаев, возясь с грузином, который стал приходить в себя.
Жаглин сделал с Зинкой что-то такое, что она мгновенно заткнулась, схватил её в охапку и с хищным выражением на лице утащил в другую комнату. Что он там с ней совершал, было неизвестно, но отсутствовал он достаточно долго, чтобы Цветаев начал злиться.
Он сорвал с окна шторы и связал грузину руки за спиной в локтях. Грузин открыл глаза и произнёс:
— That with me?
Был он волосатым, как обезьяна, и вялый уд не претендовал на что-то исключительное, из чего Цветаев сделал вывод, что грузин берёт обходительностью, коньяком и цветами.
— Ты в раю, пиндоса, — сообщил ему Цветаев, отдуваясь.
Сказалась малоподвижная жизнь и периодическое обжорство.
— Я не пиндоса, — на чистейшем русском ответил грузин и окончательно пришёл в себя.
Потом разглядел Цветаева, который стоял напротив окна, и дёрнулся с такой силой, что затрещала ткань. Ему почти удалось вырваться, и Цветаеву пришлось ударить его ещё раз. Грузин обмяк, как мешок с трухой. Тогда Цветаев поискал глазами и обнаружил портупею засранца. Портупея была сделана из натуральной кожи, грузин не мог её разорвать.
Явился запыхавшийся Жаглин. На его морде красовалась следы от ногтей, а на руке с гипсом блестели золотые часы.
— Где тебя черти носят?! — спросил Цветаев.
Жаглин скорчил мину, которая говорила: «Отстань!» Цветаев сказал:
— Это грузин, а не пиндоса.
— Что?! — крайне удивился Жаглин и перевернул грузина на спину.
— Ну что? — ехидно полюбопытствовал Цветаев. — Убедился?!
— Точно, грузин, ляха бляха! — с разочарование произнёс Жаглин, изучая при этом почему-то его вялый уд и к вещему своему удовлетворению не находя его достойным уважения.
Грузин пришёл в себя, веки с длинными, как у девушки, ресницами затрепетали.
— Кто вы? — спросил он, открывая глаза.
— Какое тебе дело, собака, кто тебя убьёт? — спросил Жаглин и пнул его.
— No, it is not. I am not Georgian, I…
— Что он сказал? — удивился Жаглин и посмотрел на Цветаева.
— Понятий не имею, — посмотрел на него Цветаев. — Ты кто такой? — спросил он, обращаясь к грузину.
— Я американец, — сообразил грузин.
— А нам по барабану! — вдруг заорал Жаглин. — Ты приехал нас убивать и трахать наших баб!
— No, it is not, not to sex! — выпалил грузин.
Несомненно, он понял, что запахло жаренным, и попытался отделаться тем, что является американцем.
— Так я тебе и поверил, ляха бляха! — угрожающе нагнулся над ним Жаглин и заржал, как конь.
— Так кто ты такой, — спросил Цветаев, — американец или грузин?!
— Американский грузин.
— Сын Саакашвили! — снова заржал Жаглин.
— No, it is not, not Saakashvili! — сообразил грузин.
— Имя, фамилия?!
— Барри Гоголадзе, — услужливо ответил грузин.
— Суррогатный грузин! — высказался Жаглин.
— Барри, что ты здесь делаешь? — серьёзным тоном спросил Цветаев.
— On the basis of the thirteenth article of Genevan Convention you must apply with me humanely, — выдал Барри Гоголадзе.
— Чего-о-о?! — страшно удивился Жаглин. — Ты ещё над нами издеваешься, ляха бляха?!
— Кто ты такой вообще?
— В смысле?..
— «Чвашник»?!
— Я не знаю, что такое «чвашник»…
— Частная военная армия! — хором и с плохо скрываемой яростью объяснили ему. — Ляха бляха!