Контрразведка. Охота за кротами
Шрифт:
Только сейчас Николай осязаемо, вспененным от неожиданности рассудком понял, что он стоит на пороге ЧП, что надвигается провокация, а он, глупец, становится ее жертвой. Он уловил замысел режиссеров и решил свою роль в этом спектакле доиграть достойно и до победного конца. Как профессионал, он понимал, что трусость в создавшемся положении ему не советчица, а поэтому приготовился принять удар спецслужбы и по-спортивному ответить на него своеобразным волейбольным блоком, который он умел ставить и держать.
«Братец» предложил кресло, в котором еще
– Завать миня Борисом, – представился мужчина, коверкая русские слова.
– Надеюсь, мне вам представляться не надо. «Сестричка» вам рассказала обо мне, – съязвил россиянин.
– Да, она вся во власти воспоминаний, – явно слукавил тот, кто назвался Борисом.
В дверь коротко позвонили. Вошел низенького росточка, головастый, рано начавший лысеть красномордый неизвестный. Создавалось такое впечатление, что ягодицы его из-за коротких ног доходили до уровня колен. Вспотевшее лицо незнакомца выдавало волнение или вчерашний перепой. Волосы от пота сбоку головы слиплись рыжей куделью.
– Майкл Зенчук… Посольство Соединенных Штатов Америки в Белграде, – явно наигранно и смело отрекомендовался он, почти не глядя ни на того, кто представился «братом» Сюзанны, ни на Николая. Его взор, устремленный в простенок, поначалу зародил у Ветрова мысль, что этот урод в телосложении еще и косой.
– Николай Ветров, посольство Советского Союза, – с достоинством ответил майор.
– Будем знакомы. будем знакомиться поближе, – заволновался Борис, подобострастно глядя на Зенчука, очевидно, своего шефа. «Брат» как-то извинительно посмотрел на советского гостя.
По правде, американцы не ожидали встретить такого спокойствия со стороны россиянина, попавшегося на «медовой ловушке». Смелый его ответ серьезно встревожил Майкла, считавшего, что Ветров долго не будет сопротивляться, сдастся, как когда-то это сделали Филатов и ему подобные.
Зенчук трясущими руками полез в карман кожаной папки и бросил Ветрову конверт, из которого выпали цветные фотографии, веером разлетевшиеся по лаковой поверхности стола.
Николай внешне спокойно стал рассматривать снимки, на которых он сгорал в пламени страстей. Как вспышка молнии, мозг озарила когда-то выуженная и твердо запомнившаяся мысль: человек находит для оправдания своих действий любую причину, кроме одной; для своих преступлений – любое оправдание, кроме одного; для своей безопасности – любой повод, кроме одного; а этим одним является трусость.
«Ни в коем случае нельзя дать сломать себя, надо переиграть этих кретинов, нельзя показать, что я испугался, что я струсил… И я это сделаю уже здесь», – успокаивал себя офицер.
– Ну, как качество: резкость, цветопередача, ракурсы? – съязвил Зенчук.
– Это что, Сюзанна передала мне на память?
– Что-о-о? Я вас не понял, – Майкл криво усмехнулся, – вы же у нас в кармане. Представьте такой момент: эти фото лягут на стол вашему начальству или станут достоянием супруги. Каково?
После
– Так я и не понял: вы дарите мне эти доказательства красивого времяпрепровождения с вашим агентом или пытаетесь шантажировать ими?
– У нас не один экземпляр. С пленки мы в случае надобности сможем их размножить.
– Ну тем более подарите эти мне. Могу даже заплатить за проделанную работу, химикаты и фотобумагу, – поиздевался Николай.
– Смел, очень смел, как я погляжу, – съязвил Зенчук.
– Да, я уже никого не боюсь. Ваши фотографии не компромат, а доказательство того, как американская разведка не жалеет своих дам, таких милых и нежных, толкнув их в объятия инфицированного СПИДом «русского медведя», – спокойно ответил Ветров, надеясь на соответствующую реакцию, и она пошла бурно и смешно.
– Сволочь, что-о-о? – Опять Зенчук растянул это короткое местоимение.
– А ничего. Я обречен, поэтому никого и ничего не боюсь. А теперь жду, когда начнете вербовать. Хотя после такого вашего хамского вступления я еще подумаю, как себя вести, – ответил Ветров.
После достойного ответа он взглянул сначала на «брата», а затем на Зенчука, у которого постепенно стали краснеть щеки и побледнели уши. Как показалось Николаю, у Майкла мясистые уши даже несколько отвисли, как лопухи в знойный июньский полдень.
– Что с вами, господа хорошие? У мужчин все поступки должны быть исполнены мужества, как бы судьба их ни трепала, – продолжал издеваться Николай.
– А ты знаешь, – Майкл разгорячился, – ты знаешь, что ты в капкане? Кто знает, где ты находишься, с кем проводишь время? Ты сейчас живой, а через мгновение будешь мертвым. И никто не узнает, где могилка твоя… Так, кажется, поется в одной из ваших песен?
– Так оно так, однако я помню и другие слова, слова из справедливой прозы: люди, желающие внушить ужас, тем самым показывают, что они трусы. Кое-что и у меня для вас есть, если нашла коса на камень. – И он быстрым движением руки достал зажигалку – точную копию гранаты-лимонки. – Давайте-ка лучше мирно разойдемся, а то ваши требухи могут оказаться на этой люстре. Думаю, сейчас наиболее подходящий момент у вас для моей вербовки. Господин Брокман не одобрит вашу безголовую для разведки затею. Ваша сотрудница по вашей вине стала неизлечимо больна.
Как только Николай вернулся к теме болезни, на него вновь уставились выпученные глаза горе-вербовщиков. Оба почему-то впали в ступор после упоминания о чуме двадцатого века. Они сидели отрешенные, тупо глядя в пространство.
Зенчук вдруг словно очнулся и елейно процедил сквозь зубы, перейдя на джентльменское «вы»:
– Николай, вы что, правда больны?
– Здесь у меня с вами полная откровенность.
– Чем же вы можете доказать? – последовал дурацкий вопрос.