КОНУНГ
Шрифт:
Не мог утерпеть старый кормчий и ответил с неудовольствием:
– Сдается мне, не о том думаешь и не тем забиваешь себе голову. И правда — что случилось с тобой? Не скрою, раньше ты был задирист и невыносим, но теперешнее твое поведение более чем странно. Какое тебе дело до Бога греков? Вот что посоветую: не забудь–ка поднять голову, когда покажется вершина Бьеорк! Тор и Один не простят, если не уважишь их…
Вспыхнул Рюрик — вся прежняя несдержанность проявилась в нем — он заявил довольно резко:
– Твое дело, Визард, — править рулем, а уж я сам решу, как встречать мне Бьеорк–гору.
Кормчий только пожал плечами.
В том походе поразил многих викингов Рюрик тем, что, когда возвращались драконы моря на родину, он приказал отпустить рабов, которые ему принадлежали. Стеймонд Рыжеусый и Стурла Мореход подступили к ярлу с вопросом — отчего Молчун принимает подобные необдуманные решения, и вот что услышали: «Несвободные не могут повелевать подобными себе».
– Не ослышались ли мы? — переспросили Стеймонд и Стурла. — Ты, потомок Сигурда, называешь себя несвободным?
Когда ярл ответил утвердительно, оба викинга только руками развели. Между собой с тревогой признали они, что Рюрик, пожалуй, ведет себя еще более непонятно, чем Эльвир Детолюб: сам неожиданно заявил, что подобен сделанному из глины — такое признание чрезвычайно взволновало не только их, но и остальных дружинников. Даже те, кто многое повидал на своем веку, удивились в высшей степени глупым словам ярла и подобному поступку. Правда, отнесли все это к молодости и чудачеству нового своего вождя — вот только Визард с Гендальфом встревожились уже всерьез. Стурла оказался проницательнее прочих, настолько он был потрясен, что с тех пор стал распространять слухи о помешательстве Рюрика Молчуна.
Донесли Рюрику о тех слухах, но ярл не придал им никакого значения.
Тем временем корабли пришли к Бьеорк–фьорду. Показалась великая гора, все бросили весла и устремили взгляды на ее вершину и, боясь гнева Одина, бросали в воду монеты.
Рюрик вот что сказал, когда все молчали:
– Странен Бог, который позволил распять себя.
Видно, он об этом только и думал. На пиру же, когда воины принялись хвалить бесстрашие ярла, наклонился к Визарду и тихо признался:
– Страх перед Бьеорк–горой — первая тайна. Но, оказывается, есть и вторая — распятый Бог, управляющий половиной мира.
Мудрая Астрид услышала эти слова — она крепко призадумалась.
Астрид вот что сказала как бы невзначай своему сынку:
– Часто говаривал твой отец: тот наверняка пропадет, кто занимается в Мидгарде не своим делом и сворачивает с пути. Самое же последнее — связаться с глупцами и всякое себе выдумывать!
Мимо ушей пропустил ее слова Рюрик — и Астрид встревожилась еще больше. Сердце ее не обмануло. Вскоре после возвращения ярл позвал к себе колдуна и повел такой разговор:
– В сундуке своего прадеда Гудмунда разыскал я кольчугу, она немного проржавела, но ни одной вмятины или пробоины я на ней не разглядел. Это добрый знак, но нужно мне, Отмонд, чтобы она была еще и заговорена. Да так, чтоб никакое ответное заклятие не могло бы ее пробить. Впервые я прошу тебя об этом и думаю: ты не откажешь в просьбе. Я же щедро тебя награжу, не сомневайся. Но дай слово, чтобы никто не прознал об этом.
Колдун, смекнув, что Рюрик неспроста к нему подступился, воскликнул:
– Не надумал ли ты схватиться с самим Тором?
– Какая тебе разница! — заявил Рюрик.
Колдун тогда сказал совершенно серьезно:
– Вся–то загвоздка в том, что самому тебе придется попотеть как следует, если захочешь заговорить кольчугу. Вот только не знаю: сможешь ли ты вынести подобное испытание. Порой оно бывает не под силу человеку даже искушенному и закаленному.
– Впереди самых отчаянных берсерков приучил я себя находиться в битвах, — ответил Рюрик, — и привык не задумываться о страхе во время боя. Если дело касается Мидгарда, что может меня остановить?
Отмонд покачал головой:
– Даже отец твой, Олаф, ни разу не обращался ко мне с подобной просьбой — а человек он был поистине непредсказуемый. Скажи: для чего тебе еще и заговоренная кольчуга, если в Мидгарде все и так перед тобой разбегается? Еще один такой поход — и самого Хальвдана заткнешь за пояс, ибо уже не юнцом вернулся, а настоящим ярлом!
– Не твое то дело! — вновь сказал Рюрик. — Но можешь быть уверен — ничего меня здесь не испугает. Что касается нечисти: разве боялся я в детстве карликов и кобольдов? Разве трясся от страха, когда в море ловила меня непогода?
– И все же, что ты собираешься затевать? — спросил Отмонд с тревогой.
Молодой ярл по–прежнему предпочитал помалкивать. Колдуну ничего не оставалось делать: он приказал принести ту кольчугу. Рюрик принес, и была она ржава и столь тяжела, что когда положил Отмонд ее к себе на плечо, то согнулся от ее тяжести. И Отмонд тогда сказал, что на третий день к вечеру должен спуститься ярл в Лощину Трех Елей. Несмотря на то что деревья росли внизу той глубокой лощины, их верхушки еще на много локтей возвышались над склонами — вот какой высоты были те ели! Из людей фьорда никто, кроме Отмонда, да, пожалуй, еще и Энгерд, местной ведьмы, в то место предпочитал не спускаться — туда даже солнце не проникало, и там, в зарослях, в глубоких ямах под корнями, волчицы выводили своих щенков. Отмонд лишь иногда летом наведывался в лощину за ядовитой травой и грибами для своих снадобьев. И взял Отмонд с Рюрика слово, что никогда никому не проговорится молодой ярл, где побывал в ту ночь, — и ударили они по рукам. Вечером третьего дня бьеоркский ярл явился туда, где была условлена встреча, — Отмонд ждал у входа в лощину и вот что сердито воскликнул, поглядев на сына Олафа:
– Не иначе принял ты самого крепкого вина — не к добру такая бравада. Здесь не место выпячивать грудь и похваляться своей храбростью, якобы все тебе нипочем!
– Нужна мне заговоренная кольчуга, — упрямо твердил Рюрик. — Не сомневайся, я вынесу испытания, какими бы они ни оказались.
– Смотри, как бы ты не выскочил из этой лощины подобно зайцу, — заявил колдун. — Ведь сам не знаешь, на что решился!
Рюрик ответил упрямо:
– Знаю одно — Рунгу теперь не сносить головы!
И тогда они спустились в лощину, и сделалось совсем темно. Отмонд между еловых корней развел костер, но кидал в него не сучья, а сырой папоротник, и дым стлался над самой землей. Затем он велел сесть ярлу на землю и дал отхлебнуть своего зелья. Каких только россказней не наслушался Рюрик о том зелье, но отхлебнул не мешкая, и Отмонд сказал:
– Теперь смотри во все глаза. Не увидишь ли сову в чаще? Не заметишь ли пробегающую лесную мышь?
И тогда Рюрик взглянул и увидел ночную сову, которая притаилась среди ветвей, и бегающих в зарослях мышей — и каждый стебель, каждый сучок так ясно увидел он, как будто бы был день. Отмонд сказал:
– В полночь, когда луну скроют горы, придут сюда два слепых тролля. Хоть они и не лишены слуха, ничего не стоит, затаив дыхание, спрятаться от них. Они же примутся подыскивать место себе, чтобы сесть, и начнут ощупывать землю своими лапами, прежде чем опустить на нее свои зады. Вот здесь–то не мешкай. Как только один из ублюдков начнет опускаться, подстели на то место свою кольчугу, а как только тролль сядет на нее, кричи что есть силы… Когда подскочит тролль, выдерни ее и беги не оглядываясь. С тех пор кольчуга будет заговорена. Смотри же, не испугайся, когда разглядишь их морды и услышишь их рычание, — медведь издает писк в сравнении с тем рычанием.