Конвейер смерти
Шрифт:
– Кто наверху, Роин Александрович?
Молодому грузину очень нравилось, когда его называли по имени отчеству.
– Ташметов, Алимов, Зибоев. Впереди духи, много духи. Адын бандита Ташметов убил.
– Кто кого убил? Ташметов или Ташметова? Тебя сам черт не поймет! – разозлился я, испугавшись за хорошего солдата.
– Нэт! Ташметов жив! Дух мертва.
– Уже хорошо! Тетрадзе, стой тут и ни шагу в сторону. Чужих увидишь, сразу стреляй. Не нервничай, ты ведь старый воин, полтора года в армии! Шапкин, останься с ним.
– Всэ
Я и Муталибов поднялись по пыльным ступеням на второй этаж. На полу, осторожно выглядывая в окно, лежали солдаты. Пули стучали по стене, осыпая глину и откалывая щепу от деревянных балок потолка. Сидящий на полу Зибоев заряжал пулеметную ленту, что-то напевая.
– Мирзо, о чем поешь? – спросил я солдата.
– Да мало-мало о девушках пою, успокаивает.
– Духов много?
– Очень. Там впереди окоп, блиндаж и штабел выстрелов к безоткатному орудию. В яма миномет стоит. Наверное, скоро сюда гранатой стрелнут. Плехо будет всем нам. Сапсем плеха.
Подняв глаза на уровень края окна, я увидел бородатого главаря, руководящего бандитами. Они разворачивали безоткатное орудие в сторону Мандресова. Прицелившись, я выдал длинную очередь, выпустив половину магазина. Главарь упал, но безоткатка успела выстрелить. Зибоев высунул ствол ПК и скосил очередью оставшийся расчет. Из блиндажа выскочил гранатометчик и, не целясь, выстрелил в нашу сторону. Промахнулся, попал в стену. Пыль, куски глины и дерева посыпались на нас. Я осторожно посмотрел в проем, одновременно перезаряжая пустой магазин. Автоматчики засыпали нас очередями, из окопчика вылез еще один гранатометчик.
– Бойцы! Бегом вниз! Даем деру, сейчас накроют! – заорал я солдатам.
За три секунды мы спрыгнули на среднюю площадку лестницы и укрылись в какой-то нише. Бах-бах!!! Две гранаты завалили крышу и проем между двух окон. Во входную дверь забежал окровавленный сержант. Из открытого рта Ходжаева фонтанчиком брызгала кровь. Над гортанью зиял глубокий порез, а из подбородка торчал осколок.
– Хамзат! Что с тобой, брат? – вскричал Муталибов, подхватив на руки раненого земляка.
Раненый промычал что-то в ответ, вытаращив огромные глазища-маслины. Он открыл рот и выплюнул ярко-красный фонтан. Кроме того, из перебитой и разодранной руки стекал еще ручеек крови.
– Гасан! На пакет, перевязывай! – скомандовал я Муталибову. – Быстрее, а то кровью истечет.
– Я не могу, у меня руки дрожат! Не смогу, я не люблю, я боюсь кровь! – громко прокричал Гасан. Он схватил за плечи раненого и заорал еще громче: – Брат, не умирай!
– Гасан, жгутом перетяни ему руку! – рявкнул я и приложил тампоны к горлу и подбородку. Это не помогло. Рана очень сложная. Как ее перетянуть? Не на горло же жгут накладывать. Чем дышать тогда будет?
– Медик! Где медик? Ташметов! Тащи сюда Авлеева!
В комнату заскочил Авлеев и принялся перевязывать раненого, наматывая массу бинтов на голову. Сержант-медик
– Авлеев, Муталибов! Ведите его к броне. Быстрее. Остальные – прикрывать отход. Тетрадзе, чем его зацепило?
– Мина взорвался в кустах, осколка прилетел. Много осколка, – объяснил солдат.
– Тетрадзе, возьми автомат Хаджиева и иди за ними, – распорядился я.
Ребята зашли за дувал, оттуда внезапно прозвучало несколько взрывов.
– Быстро, уходим к нашим, пока нас не отсекли духи, – скомандовал я оставшимся.
Три солдата побежали за мной, все время оглядываясь по сторонам и пригибаясь в ожидании пули в спину или осколка. Сильный взрыв ударил по ушам и мозгам, засыпав комьями земли воронку, куда мы успели упасть. Я выскочил из укрытия и наткнулся на лежащие тела и мечущихся раненых. Кровь, всюду кровь.
Выползающий через пролом в стене танк стрелял на ходу в сторону блиндажей и безоткатного орудия. БМП стояла кормой к нам, развернув пушку в сторону бородатых, и била короткими очередями.
В открытое десантное отделение Муталибов и Авдеев усаживали Хаджиева, а Мандресов вел под руку окровавленного лейтенанта Грищука.
– С-саня, как это с-случилось? Что т-тут б-было? – с трудом выговорил я.
– Никифорыч, какой-то кошмар! Мины прилетели и еще из безоткатки попали в борт БМП. Тех двух саперов, до этого чудом выживших, – наповал. И Гришу Грищука зацепило.
– А г-где К-Калиновский? – Я начал испуганно озираться по сторонам, продолжая заикаться.
Из арыка торчали чьи-то ноги. Мы с Мандресовым бросились туда и вытянули Калиновского. Гимнастерка иссечена осколками, сплошные свисающие окровавленные обрывки ткани. Голова и тело залиты кровью, серо-зеленое лицо казалось совершенно безжизненным. Щеки и подбородок посечены осколками, а во лбу страшная рваная кровоточащая рана.
– Саня-я-я! – дико заорал Григорьич и обнял его, прижав к себе.
– М-Мандресов, не ори, м-может, еще в-выживет! Я и не т-такие раны на г-голове в-видел! Надо б-быстрее в г-госпиталь! Уходим! К-к черту в-войну! Отходим!
Скворцов спрыгнул с танка и подскочил к нам.
– Парни! У меня осталось пять снарядов. Съеб…м! Иначе всем будет хана, – рявкнул капитан-танкист.
– Ж-женя, с-сейчас раненых г-грузим на м-машину и уходим! – ответил я ему, и мы вместе с Мандресовым начали подгонять солдат.
Четырех мертвых саперов забросили спереди на ребристый лист, Гришу посадили к Хаджиеву в левый десант. Калиновского, аккуратно поддерживая ему голову, затащили в правый отсек. Раненые Фадеев и два сапера, которым не нашлось места на этой колеснице смерти, поплелись следом за бронемашиной. Уцелевшие солдаты и офицеры расстреливали магазин за магазином по сторонам. В конце колонны полз танк, развернув назад башню и огрызаясь последними снарядами.
Скорее отсюда, из ада, из рассадника смерти.