Копейка
Шрифт:
— Кто написал? — спросил я своего соседа Олега Кривошеева.
— Не видал, — ответил Бамбула.
Это я спросил просто так, потому что растерялся. Кто нацарапал эту ерунду, я отлично знал: Щука! С трудом я сдержался, чтобы не подскочить к его парте и не заехать в ухо. Скомкал лист и вгорячах швырнул Олегу под ноги.
— Ты это брось, — сказал Олег. — Я за тебя мусор убирать не буду. — Взял лист, разгладил и снова положил мне на парту.
Весь урок географии я обдумывал план мести. Но как назло, ничего путного в голову не лезло. Перед самым звонком Грач залепил из резинки в лоб. Я достал свою
— Ой!
— Пчела ужалила? — спросил географ по прозвищу Туманность Андромеды.
— Ага, пчела, — ответил Комов, держась за шею. Миша Комов — безобидный парень, и я пожалел, что в него попал.
Как только Туманность Андромеды отвернулся к доске, сразу две туго скатанные бумажки ударились в мою голову. Щука и Грач стали залпами стрелять. Следующий залп пришелся в Бамбулу. Я видел, как мокрые бумажки смачно щелкнули по его круглой стриженой голове. Олег повернулся к стрелкам и показал свой увесистый кулак. Стрельба на время прекратилась. Укрывшись за широкой спиной Бамбулы, я стал методически обстреливать своих врагов.
Как они завертелись! Мои «пули» разили без промаха. Я бы загнал их обоих под парту, если бы не звонок.
На переменке Люда Парамонова, пошептавшись с Ниной Шаровой, сказала:
— Если это будет продолжаться и на следующем уроке, я поставлю о вас вопрос на заседании дружины.
— Как поставишь вопрос? — спросил Щука. — Ребром или на попа?
— А за что мне Ганька залепил? — Миша потрогал шею. — Пощупайте, желвак вскочил.
— Я в тебя не хотел, — сказал я.
— Мне от этого не легче.
Бамбула почесал свою голову и сказал:
— Маленькие, что ли?
Из резинок больше в меня не стреляли, но я знал, что мои враги не успокоились. Что-нибудь замышляют. Грач не зловредный. Это все Щука. Он мастер всякие гадости придумывать.
И действительно, на предпоследнем уроке я чуть было не попался на их удочку. Хорошо, что Олег на переменке предупредил.
— У тебя в парте дрянь какая-то, — сказал он. — Шевелится.
Я заглянул в парту и присвистнул: в парте на учебнике географии сидели четыре лягушки и пучили на меня глаза. Лягушек я тут же пересадил в портфели моих врагов: две — Щуке и две — Грачу. Они в это время упражнялись на турнике. Весь урок я сидел как на иголках: все ждал, когда лягушки дадут знать о себе. Квакать будут или еще чего-нибудь. Но им, наверное, понравилось в портфелях. Они просидели там до конца уроков и не пикнули. Так и унесли Грач и Щука лягушек домой. Какова их дальнейшая судьба, я так и не узнал. Мы ведь не разговариваем с Грачом и Щукой. Может, они до сих пор таскают лягушек из школы домой и обратно. Что Щука, что Грач не очень-то любят доставать учебники из портфелей.
Итак, Грач и Щука объявили мне войну. Что ж, посмотрим, кто победит!
11. ПОЛТИННИК
Хотя и мечтал я поехать в город на заднем седле, ничего из этого не вышло. Дядя велел мне садиться в коляску. А на колени поставил решето с яйцами. Под ногами стояла плетеная корзинка. В ней лук. Под боком — горшок со сметаной и бидон с молоком. За всем
Песчаная дорога, по которой мы ехали, была укатана. Но иногда подбрасывало. Мне наплевать на толчки, вот яйца могут разбиться. А каждое яйцо — двенадцать копеек. Дядя знал, что в корзине яйца, и вел мотоцикл осторожно, на ухабинах плавно притормаживал.
Дядя, когда сидит за рулем, не любит разговаривать. Лицо у него строгое, сосредоточенное. Цепкие руки крепко держат руль. Серая выгоревшая фуражка глубоко надвинута на лоб, чтобы ветром не сдуло. На виске поблескивают седые волосины. Лицо у дяди худощавое, с острым бритым подбородком.
Мы подрулили к самой ограде. Хотя время и было раннее, народ уже бродил вдоль длинных деревянных рядов. Я с корзинкой выбрался из коляски. Дядя замкнул заднее колесо на толстую цепь, и мы пошли к овощному ряду. Здесь бойко шла торговля. Полная тетка в розовом фартуке нехотя подвинулась, давая дяде место.
— Поздновато что-то нонче, — сказала она.
— Мы свое возьмем, — ответил дядя, расставляя товар. — Верно, племяш?
Я ничего не ответил. Я смотрел на огромного дядьку в сатиновой косоворотке, который продавал семечки. Когда дядька брал в руку стакан, стакана было не видно. И семечек тоже. Одной рукой дядька торговал, а другой беспрерывно кидал в рот семечки. Шелуху он сплевывал через плечо. Она прилеплялась к сатиновой рубахе.
— Зеленый лучок, двугривенный — пучок! — запел мой дядя. — Свежие яички — от курицы-птички!
Толстая тетка в фартуке засмеялась, и живот ее заколыхался.
— Как соловей поешь…
Подошли первые покупатели. Дядя ловко выхватывал из корзинки зеленые пучки и бросал на стол. Отпуская лук, дядя спрашивал, заглядывая в глаза:
— Сметанки не желаете? Утрешняя… А яичек? Крупные, одно к одному.
Покупатели брали сметану, яйца. Дядя принимал деньги и ссыпал их в кошелек. У него было два кошелька: один — для мелочи, другой — для бумажек. Тот, который для крупных денег, дядя прятал во внутренний карман.
Мне надоело торчать на одном месте и смотреть на дядьку в сатиновой косоворотке. Лицо у дядьки было красное. Загорел. Шутка ли — весь день простоять на солнцепеке. Я бы не согласился, если бы мне даже мешок с семечками дали.
Луку и яиц у дяди еще много, можно и прогуляться.
— Погляди, как там мотоцикл, — сказал дядя.
Мотоцикл стоял на месте. Мимо шли и шли люди. В руках у них сетки, сумки, корзинки. Над рынком от людских голосов стоял гул. Слышались звучные удары топора. В мясном ряду рубили туши. Бродить по рынку было интересно. Где еще сразу увидишь столько людей? И все ходят, толкаются, задевают друг друга плечами; что-то говорят, спрашивают, отвечают.
Вдруг я услышал знакомую негромкую мелодию «Подмосковные вечера». Сколько я ни крутил головой, нигде динамика не увидел. Музыка доносилась изнутри желтоголового парня, который стоял вполоборота ко мне и равнодушно смотрел в другую сторону. Я обошел вокруг парня и окончательно убедился, что «Подмосковные вечера» у него внутри. Вот он не спеша зашагал дальше, и музыка стала тише. Я догнал парня и дернул за рукав.
— Покажи, — попросил я.
— Что показать?
— Ну это… что играет.