Копи царя Иоанна
Шрифт:
21
В то время, пока Антон и Максим осматривали бункер, еще одна машина выехала из подземного гаража подмосковного особняка. В ней, так же вчетвером, ехали Александр Андреевич и господин из каких-то структур, тот, кто встретил преследуемых на станции в желтом доме с башенкой в сопровождении, как было заведено, двоих охранников.
Машина направлялась туда же: в тот же дом в одном из переулков неподалеку от старого Арбата. Только пассажиры собирались направиться не под землю, а наверх, в квартиру, которая до недавнего времени служила штабом преступной группировки.
Трехкомнатная квартира поначалу ничем не выдавала себя. Обыск длился недолго: Александру Андреевичу было сразу
— Что ж, в таком случае выезжаем завтра утром. Надо спешить, иначе там могут заметить пропажу обратной связи, — сказал Николай Петрович, обращаясь ко всем и в то же время в пространство.
— Можно… — робко начал было Александр Андреевич.
— Что? — резко и с раздражением перебил его господин из структур.
— Можно шмотки прихватить с собой, уж коли так…
Николай Петрович вдруг возвышенно и натянуто-добродушно расхохотался. «Ну бери, бери, а то простудишься на Севере-то!» — сквозь смех произнес он. Есть у власть имущих слабость — желание казаться великодушными и людьми с характерным русским размахом, не разменивающимися по мелочам. Николай Петрович был из таких. Им необходимо только дать возможность почувствовать над тобой абсолютную, ничем не ограниченную власть, как над телом, так и над сознанием, и много чего можно добиться, строя из себя раба. Александр Андреевич прекрасно знал это и разбирался в людях, поэтому интонации в общении с местным начальством выбирал соответствующие.
— Так, это мне, — бормотал он про себя, выдернув из пространства старинного платяного шкафа какую-то одежду, — так, а этому, этому, ну вот, Вася как раз похож был… — и вынул еще что-то. Через полминуты он был готов — начальство не любит, когда пленники «безнаказанно и нагло» пользуются их великодушием, а поэтому ценят быстроту и неприхотливость, что называют «честностью» и «взаимопониманием».
— Что это ты целый гардероб себе набрал? Не в отпуск едешь! — сдвинув брови процедил гэбист.
— Я… еще этому прихватил, если позволите, Максиму, что тоже со мной в «Д6» был, пожалуйста…
— А вот это мне нравится! Взаимовыручка — это по-нашему, по-русски, — пафосно заключил совсем раздобревший Николай Петрович, — что ж, поехали!
Через пять минут потертый трехсотый «Мерседес» катил обратно на запад.
Ровно в полночь в наручных часах Антона заиграла «Шутка» И. С. Баха, — это означало, что настало время покидать убежище. В прохладную московскую летнюю ночь вылезли четверо. Как было приятно глотать свежий воздух после долгого времени, проведенного в душном помещении, где еще и до головной боли воняло соляркой! «Девятка» завелась и съехала с тротуарной бровки.
— Надо будет сказать, чтобы завтра же здесь поставили новую решетку! — сказал Антон, призадумавшись. — А то ведь через этот бомбарь и правда в «Д6» попасть можно, хотя ключ ей-то, естественно, ни у кого нет, но все-таки…
Улицы уже совсем опустели, и даже Кутузовский, где вечером всегда пробка в направлении Подмосковья, приветливо встречал мчащуюся машину желтыми огнями фонарей. Максим опять видел свой дом, опять проезжал мимо, чувствуя, что никогда не вернется туда и навсегда умер для всех близких людей. С моста не было видно, горит или не горит свет в квартире, в его комнате, но он с горечью понимал, что пройдет еще совсем немного времени, и последняя слабая надежда рассеется, и тогда по нему уже будут гореть свечи… за упокой. Он все же оказался заживо погребенным…
В подземном гараже, куда заехала «девятка», несколько человек копошились вокруг «уазиков» — надували колеса и копались где-то в глубине огромных железных капотов. У одного заднее колесо было снято, и механик со всего размаха колотил кувалдой где-то внизу. «Российским лечат молотком…» — всплыли в голове Максима строки из Евгения Онегина. С чего бы это такие приготовления?
Максима отвели в комнату с зарешеченными окнами, где на одной из кроватей уже дремал Александр Андреевич. Как только дверь открыли, он заворочался и приподнялся.
— Александр Андреевич, вы не спите?
— Нет. Все, поедем завтра, видел — эти там в гараже возятся?
— На Соловки? На машинах?!
— Ну не на поезде же им нас везти, правда? Давай спать, а то разбудят ведь ни свет ни заря, а ночь уже вовсю за окном… Погода, конечно, великолепная сегодня под вечер выдалась — жара прямо так облегчающе спала, эх, хорошо. Ну, спокойной ночи!
— Спокойной ночи, — Максим повалился на кровать. Уставал же он от этих подземных прогулок— все мышцы словно в кислоте искупали, и сил никаких. Поэтому Максим моментально уснул.
Часть 2
НАПРАВЛЕНИЕ «ОТ МОСКВЫ»
1
Знаете, в чем неоспоримое преимущество старых поездов? В них не чувствуешь себя как килька в банке! По крайней мере, в каждом купе открываются окна, да еще и настолько, что в них можно высунуться, посмотреть навстречу ветру и километрам непройденного пути… Особенно летом, где-нибудь в середине июля, сравните лица тех, кто на станции назначения вываливается из новых аккуратных чистеньких вагонов, обитых поликлинично-белесым пластиком с вечно задраенными, запотевшими окнами и вспухшими от поролона пыльными диванами, и тех, кто как-нибудь поздним и светлым тлеющим летним вечером выпрыгивает на далеких полустанках из старинных, похожих на сарайчики на колесах, вагончиков, где ветер гуляет по коридорам и купе, смешиваясь с бряцаньем гитары, шумом и ненавязчивой попсой радиоприемников, запахом вяленой воблы, пива, наполненный смехом и бесконечными дорожными разговорами. Пассажиры новых поездов, коими так гордятся наши железнодорожники, как в прорубь кидаются из дверей, глотая свежий воздух, распахивая куртки, обмахиваясь газетами или просто руками. Они подолгу стоят на перронах, не желая вновь оказаться в замкнутых, душных вокзалах, нагревшихся за день, обжигающих салонах такси. На лицах блестят капли пота, а в покрасневших глазах читается только одно — безмерная усталость от бессонной ночи, когда единственное спасение — прижиматься к холодным железным дугам на краю вторых полок. Из Москвы почти во все крупные города ходят такие составы. Страдают пассажиры по дороге в Питер, Казань, Вильнюс, Киев, Минск…
Поезд «Москва — Мурманск» отправляется без десяти час, когда жара уже спала и в сгустившемся сумраке вокзала перемигиваются светофоры, на перронах вспыхивают и гаснут огоньки сигарет, зелеными светодиодами маячит сквозь пыльное стекло расписание. Похоже, что один из последних стареньких дальнобойных поездов столица выпускает из депо только под покровом ночи. Медленно уплывают вдаль характерные, не раз перекрашенные темно-зеленые вагоны с деревянными окнами, угловатыми полками, обшарпанными стенами и натертыми до блеска миллионами рук поручнями и рычагами. Рано утром он проскочит дремлющий Петербург и в одиночестве полетит по рельсам Октябрьской железной дороги дальше на север, когда в его окна ворвется золотым огнем рассвет и заставит щуриться просыпающихся пассажиров. Одна за другой поползут вниз створки окон, и встречный ветер принесет в вагоны запахи хвойного леса, тянущегося по обеим сторонам путей.