Корабельщик
Шрифт:
Она была права, и Максим промолчал – глубоко внутри тугим комом застыли все ненужные теперь слова. Какой смысл сожалеть, что здесь станет обитать Дрон? Так даже лучше, он тип пронырливый, сумеет и сам выжить, и пропитание для семьи добыть. Вот только неясно, будет ли с ним Дуклиде безопаснее, особенно если припомнить загадочную смерть Трофима.
Весть о будущем ребенке показалась незначительной, будничной, хотя еще вчера Максим наверняка был бы раздираем пышным букетом самых разных чувств.
– Почему так все происходит? – сорвалось у него. – Как будто кто-то нарочно посылает на меня в один день все беды, какие только можно вообразить. – Дуклида молчала, явно не понимая. – Хорошо,
– Малыш, с тобой все в порядке? – озабоченно спросила сестра и подошла к нему. Ее ладонь легла ему на макушку и двинулась вниз, приглаживая взъерошенные волосы. – Никто не вправе сомневаться в правильности того, что совершается по воле матушки Смерти.
Максиму вдруг представилось, что это не сестра стоит рядом с ним, А Мавра – такими вдруг знакомыми и родными, при этом отстраненными, будто доносились из толщи лет, показались ему простые слова Дуклиды. Первые наставления, когда Мавра вытирала ему нечаянную слезу при виде мертвого брата с забытым теперь именем… “Он теперь на Солнце, – успокаивая, доносились сквозь годы слова матери. – Дух его легок, как летний ветер, и быстр, словно песец, что нагоняет мышь. Чувствуешь, как там тепло? Если наклонишься к огню, ты почувствуешь это. Горящая земля – вот то, что остается нам от наших родителей, братьев, сестер и детей…” – “Я не понимаю!” – “И не нужно. Просто поверь. Когда-нибудь и мы, пройдя через освобождение и тлен, будем гореть в каминах и печках людей. Иначе великая тьма опустится на землю, а свет жизни погаснет”.
– Это неправильно, – сказал Максим. Рука Дуклиды окаменела и перебралась ему на плечо.
– Что именно?
– Почему во всем виновата матушка Смерть? Как она может следить за каждым и решать, кому разрешить умереть, а кто еще должен пожить? Не понимаю, почему должен был погибнуть Ефрем, а не я? Осколок снаряда мог попасть в меня!
– Какой ты еще все-таки мальчишка, – вздохнула сестра. – Что ты пытаешься объяснить? Как ты, человек, можешь понять поступки Смерти?
– И все-таки я пойму их, – отрезал Максим. – Если Она позволит мне это!
Он поднял голову к потолку, будто невидимые божества, их желания и прихоти, наполняющие мир своим присутствием, корежащие его по своему непостижимому разумению, могут иметь какое-то точное или хотя бы приближенное месторасположение.
“Мир изменчив, он никогда не походит сам на себя, если глядеть на него с высоты Солнца. А этот сын самой Тьмы видел многое, как и дочь его – Луна. Глядя на мир с разных боков, они могут сравнивать впечатления, делясь ими в редкие по людским меркам моменты слияния. Что для них человек? Они не замечают его, даже когда ночь взрывается огнями фейерверков – ведь остались еще в недрах полумертвого космического тела, давно растратившего свой жар, редкие капли огня, словно в попытке напомнить о себе рвущиеся в небо. Пройдет еще немного времени, и застынет магма, иссякнет интерес Солнца, уже сейчас равнодушного к игрушке своей дочери. Слишком коротка и недолговечна оказалась их любовь, и льды наползают на мир, словно сытые моржи на каменистый берег моря. Там, где еще на памяти наших предков снег приходил на три-четыре месяца в год, он теперь лежит по восемь-девять,
Максим отодвинул древний том. Он уже давно понял, что его родина в действительности – очень суровое и малопригодное для жизни место, а теперь автор трактата подвел под его мнение научную основу. Перейдя к последним страницам книги, Максим наткнулся на графики температуры, наблюдавшейся в разных местностях на протяжении последней сотни лет. “Стоило ли так витиевато рассуждать о простых и разумно толкуемых в терминах науки явлениях? – подумал он об авторе, некоем Модесте Капитонове. – Как будто не ученый труд листаешь, а поэму о природе”. Он подкрутил фитиль лампы, отодвинув границу светлого круга, в котором находился, и вновь принялся читать, открыв начало раздела “Подземная активность и светила”:
“Будучи напрямую связанной с благоволением Солнца и Луны, а также прародительницы их Тьмы, погода чувствует всякое охлаждение с их стороны, даря в неурочное время снега и метели. К примеру, многолетние измерения границы льдов выявили их неуклонное сползание к югу. Тепло недр, очевидно, также зависит от расположения Солнца, поскольку уже не так активно противостоит похолоданию, все реже одаряя жителей проливами магмы и горячими источниками…”
В кармане брякало полталера, и он зажал их в кулаке. Звезды только недавно пропали на синеющем небе, которое быстро, неотвратимо осветлялось братом Солнце.
Максим свернул с Восстания на Совиную, покосясь на свое отражение в заиндевевшей витрине обувной лавки, и едва не наткнулся на столб, чем вызвал усмешку прохожего. Хорош бы он был, добавив к вчерашней ссадине новую.
Многие уже покинули квартиры и торопились на службу, подняв воротники и глубоко засунув руки в карманы плащей. Из ртов пешеходов вырывались облачка пара. Тарахтели механические повозки, подскакивая на дорожных выбоинах. Сердце Максима на секунду сбилось с ритма, когда в просвет улицы 5-го Мая он увидел угол муниципии, где через десять минут ему была назначена встреча с Парамоновым. Солнце даст, благочинный Феофан никогда не дождется вызванного им горожанина.
Совиная плавно перешла в Проезжую, та нырнула в ложбину между невысокими холмами с редкими кубиками домов и уперлась в заставу. Тут уже кипела необычная для этого захолустного места активность. Телеги с парами и тройками оленей толклись, будто на Празднике Севера, провожающие и новобранцы обнимались, словно прощаясь навеки – скорее всего, так оно и было, – офицеры криками и выстрелами старались привести толпу хоть в какой-то порядок, но тем самым лишь раззадоривали ее и пугали ездовых животных. Вокруг окрашенной в черно-белую полоску заставы сновали деловитые торговцы с лотками, предлагаю разную необходимую в дороге утварь, но гвардейцы беспощадно гоняли их. Один из купчишек, приметив Максима, слишком резко метнулся к нему, оторвавшись от скопления людей, за что и получил пулю в спину.
– Вот урод! – в сердцах высказался лейтенант, и непонятно было, в чей адрес он выражается – то ли распластанного на камнях торгаша, то ли гвардейца, его подстрелившего. – Живо оттаскивай! – приказал он нервному солдату.
Максим успел подобрать несколько плюшек, еще теплых, остальные в момент расхватали ловкие новобранцы. Распустив веревку у котомки, Максим опустил туда приобретение, раздвинув ворох запасного белья. Искать на дне пакет с пайком было лень.
– Ты кто, парень? – резко спросил офицер. Рядом всхрапнул олень, бурно отреагировавший на выстрел, и Максим вздрогнул. – Ну? – Рука лейтенанта метнулась к боку, где у него висел в кобуре пистолет.