Корабль идет дальше

Клименченко Юрий Дмитриевич

Опекающий группу ледокол возвращался, окалывал беднягу, выводил в канал, но не успевал он занять свое место, как уже слышался писк кого-то другого. Снова надо было возвращаться, окалывать, выводить. Ночью продолжать путь стало невозможно и опасно. Встали на ночевку.

Не забуду я эту ночь в открытом замерзшем море. Метет поземка. Снег кружится в воздухе. Холодно. Впереди стоит «Ленин». Синий, какой-то космический свет его прожектора направлен на караван. Наши суда разбросаны, стоят без всякого порядка. Там, где застал сигнал флагмана об остановке. До пролива еще далеко.

Начальник

экспедиции, Башко и я на мостике нашего «Озерного-82». Сидим молча. Говорить не о чем. У всех, вероятно, одни и те же мысли.

— Нет, — вдруг прерывает молчание Наянов, он отвечает сам себе, потому что мы его ни о чем не спрашивали, — нет, надо было рисковать и идти. Ведь, шутка сказать, тридцать восемь судов! Тяжело идем, я вижу, что тяжело. Может быть, дальше будет полегче. Павел Акимович говорил, что кое-где есть чистая вода.

— Вряд ли, — говорю я. — Ветер начинается. Лед сжимает. Слышите?

Чувствуется, как вздрагивает корпус «Озерного». Это еще не настоящее сжатие, только предупреждение. Сжатие! Для нас это самое страшное. Скорлупки ведь!

Прекрасно понимает это и Пономарев. Надо любыми средствами скорее выйти изо льдов. Утром поступает команда: «Ледоколам взять на буксир грузовые теплоходы». Подошли еще два ледокола. Теперь их уже семь. Берут на буксир по четыре-пять штук. Кажется, такой метод оправдывает себя. Ход хороший. Все держатся кучно, никто не отстает, никого не надо окалывать. Наши буксиры идут самостоятельно. Они короткие, им легче маневрировать во льду, следовать по пробитому каналу.

Но караван подстерегает другая опасность. Часа через два следования на буксирах почти все рации грузовых теплоходов передали на ледоколы: «Меньше ход! Меньше ход! Из-под ваших винтов выворачиваются большие льдины, пробивают нам корпуса, сворачивают насадки, рули, загибают винты». Что же делать? Ведь надо идти как можно быстрее. Ледовая обстановка ухудшается. Об этом сообщает самолет ледовой разведки, который все время летает над нами и держит непрерывную связь с «Лениным». Ветер перешел на норд-ост. В проливе началось торошение льда. Пономарев вызывает Наянова к радиотелефону:

— Федор Васильевич, слышал, что передают летчики? Твое мнение?

— Надо идти.

— Я тоже так думаю. Будем идти. Если появятся серьезные повреждения, команды ледоколов помогут подлатать твои суда.

А с наших «перышек» на имя начальника экспедиции уже поступают тревожные радиограммы:

«СТ -701 получил пробоину в носовой части. Вода поступает непрерывно. Капитан Иванов».

«Танкер -307. Трещина в корпусе. Поступает вода… Капитан Виноградов».

«Танкер-306. В носовой части оторвало обшивку от шпангоутов… Капитан Белоусов».

«СТ-954. Погнуты насадки… Капитан Смирнов».

Тяжелый и трудный путь! А вот приходит уж совсем скверная радиограмма:

«СТ-956. Льдина пробила корпус. Пробоина подводная, один метр на сорок сантиметров. Теплоход быстро кренится. Откачиваем воду, заделываем пробоину. Капитан Строганов».

Ледоколы подходят к пострадавшим судам, их команды вылезают на наши теплоходы, и начинается работа. Заделывают пробоины, приваривают оторванные крепления, выправляют рулевые тяги. Делают все, что могут. Движение

на некоторое время приостанавливается. Несколько часов стоянки — и снова в путь. А он не становится легче.

Пять суток вела жестокую борьбу с водой команда «СТ-956». Несмотря на помощь людей с ледокола «Капитан Мелехов», полностью устранить течь не удалось.

.. Уже несколько ночей мы не спим на нашем «Озерном-82». Нам не до сна. На душе тревожно. Впереди еще долгий путь во льдах. Я все время думаю: «Правильно ли мы поступили, что повели караван? Может быть, надо было вернуться и не поддаваться соблазну провести все суда? Как выдержит это испытание наша «вольница», «случайные люди»? Пока ведут себя настоящими моряками, ни паники, ни истерических взываний о немедленной помощи. Сухие информации, дельные распоряжения… Наянов угадывает мои мысли и говорит:

— Молодцы ребята. Хорошо держатся. Ты вот возьми этого Строганова… Что он в Архангельске вытворял, что выделывал на берегу. Я его уже хотел снять… А тут спокоен, деловит. Морячиной оказался. Да не один он. Этот молодой, как его?.. Реслакин, что ли? Тоже не паникует.

…Миля за милей, миля за милей. Скрежет льда по корпусу. Застряли! Вперед, назад! Вперед, назад!.. Вот уже на траверзе чернеют домики мыса Челюскина. Мы в проливе Вилькицкого. Но по сообщению самолета льды кончаются где-то далеко впереди. Ветер понемногу усиливается, и они спускаются с севера, заполняют море. Когда же конец?!

Он наступил спустя шесть дней после начала ледокольной проводки. Обычно по чистой воде этот путь занимает не больше суток. А тут почти неделя! Никогда не осуществилась бы такая операция без атомного гиганта. Он прокладывал путь всем остальным ледоколам и принимал первые страшные удары о лед. Тридцать восемь речных судов были выведены к сто двенадцатому меридиану. Там находилась кромка льда.

Она не принесла каравану облегчения. Кромка была в непрерывном движении. Почти на целую милю от сплошных ледяных полей плавали оторвавшиеся от них большие, тяжелые льдины. Восьмибалльный шторм от норд-оста гнал их в пролив. Они вставали дыбом, переворачивались, ударялись в днища и борта. В такой обстановке нельзя было оставаться ни минуты. Дорого стоила каравану эта последняя миля во льдах. Наконец чистая вода! Ледоколы отдали буксиры, попрощались с нами гудками и повернули обратно. Их ждала другая работа.

Норд-ост усиливался. В море гуляла высокая зыбь, не менее опасная для наших судов, чем льды. И тут выяснилось, что пятнадцать судов не могут двигаться самостоятельно. У некоторых от ударов льдин и волн отскочили цементные ящики, которыми были заделаны пробоины. Вода вновь начала поступать внутрь. Положение стало критическим. Надо было спасать суда. Счастье наше, что буксировщики, идущие в караване, как-то избежали повреждений. На них и легла трудная задача взять на буксир всех калек.

Шторм, темнота, снежные заряды, качка, холод, обледенелые тросы — вот в какой обстановке пришлось работать. Но и тут капитаны не подвели, также, впрочем, как не подвели и случайные команды. Все понимали серьезность положения. Нельзя было бросить поврежденные суда на произвол судьбы. Бросить — значило обречь их на гибель.