Корабль Иштар. Семь шагов к Сатане (сборник)
Шрифт:
Если игра честная, он в своем праве. Но если она нечестная – значит, все эти восемь лет он играл со мной, насмехался надо мной, делал из меня посмешище. И, по–прежнему насмехаясь, смотрел бы, как я, не сопротивляясь, принимаю смерть, на которую он обрек бы меня, – ведь я верил, что связан своей клятвой.
Этого, Киркхем, простить нельзя. Я во всяком случае не прощу!
И это не все. Я видел множество мужчин и женщин, поднимавшихся по ступеням, рискуя всем по слову Сатаны. Я видел, как некоторые из них спокойно шли на смерть, как пошел бы и я. Но их честь, как и моя, оказывается, покоится на бесчестности.
Он рванул воротник, будто тот душил его.
– Боже! – прошептал он. – Отплатить ему! Если это правда… Я с песней встречу смерть… но я должен знать правду.
Я ждал, пока к нему вернется самообладание.
– Помогите мне узнать, правда ли это, – сказал я наконец. – Одному мне с этим, может, и не справиться.
Он покачал головой.
– Вам поможет Баркер.
– Я не хочу подвергать его риску. – Я решил прикрывать маленького человека, сколько смогу. – Нужно будет порыскать, Консардайн. И мы можем встретить кого–нибудь, не так настроенного, как вы. А втроем мы бы быстро кончили дело.
– Нет, – упрямо сказал он. – Почему я? Это ваше дело, Киркхем. Это вы заронили во мне сомнение. И вы должны его разрешить. Так или иначе. В конце концов ваши подозрения не основаны ни на каких доказательствах. Тривиальность, два или даже три происшествия, вполне объяснимых. Вероятность того, что вы ошибаетесь, несравненно больше того, что вы правы. Почему я должен рисковать жизнью? Я и так зашел слишком далеко. Я обещал вам нейтралитет и кое–что большее. Дальше я не пойду. Используйте Баркера. Я пообещал ничего не видеть и не слышать, если встречу вас в ваших… розысках. Но сейчас я не буду обрекать себя на верную гибель, присоединяясь к вашим поискам. Я был относительно доволен жизнью. Если вы ошибаетесь, я сохраню это. Если вы правы… тогда, повторяю, вы больше не будете один.
А тем временем – Майкл Консардайн упорно держится за свое место под солнцем.
Он подозвал черную кобылу и сел на нее. Ясно, что не было смысла продолжать спор. Мы проехали через лес и спустя некоторое время повернули к замку.
Я оставил Консардайна в конюшне и пошел к себе переодеться. На моей подушке лежала записка. От Сатаны. Обычное послание. Он надеется, что я хорошо провожу время, как я того и заслужил, и хочет увидеться со мной сегодня вечером в девять.
Остальная часть дня прошла без происшествий. Чем более я раздумывал над разговором с Консардайном, тем более соглашался с его точкой зрения. И, как ни странно, тем лучше становилось настроение. К обеду я явился в беззаботном состоянии духа.
Во главе стола, как и накануне, сидел Консардайн. Моим соседом был Кобхем. В дальнем конце я видел Еву. Она не обращала на меня внимания. Мне было очень трудно не смотреть на нее.
Кобхем много пил. Почему–то он чувствовал какую–то ответственность по отношению ко мне. Ни на кого другого не обращал внимания и мне не давал. Говорил он интересно, но чем дальше, тем все большее отвращение я к нему чувствовал. Кобхем излагал свою теорию жизни как простой электрохимической реакции. Он ясно дал понять, что
Казалось, по отношению к людям он испытывает не больше чувств, чем по отношению к своим пробиркам. Скорее даже меньше. В сущности для него люди – всего лишь одухотворенные пробирки, лишь слегка различающиеся в содержимом. И он не видел причины, почему их нельзя разбивать. опустошать или изменять содержимое путем экспериментов. Он рассказал о нескольких ужасных опытах над рабами кефта. По крайней мере надеюсь, что они были рабами. Он этого не говорил.
Слушая, я подумал, что из них двоих Сатана более человечен. Кобхем продолжал пить. Единственным результатом этого было то, что он становился все более холодно, бесчеловечно наукообразным.
– В ваших ферментах слишком много чувств, Киркхем, – сказал он. – Вы, вероятно, считаете жизнь священной, если использовать шаблонное выражение; думаете, что ее нельзя уничтожать без крайней необходимости. Вздор! Она не более священна, чем электрический ток, который я включаю и выключаю, чем содержимое моих пробирок, судьбу которого решаю я. Когда природа хоть полушку давала за индивида? Нейтрализуйте в себе ослабляющие элементы, Киркхем, и вы станете великим человеком. Я могу это для вас сделать, если хотите.
Я обещал подумать.
В 8:30 появился Сатана. Я гадал, где я его увижу. Консардайн уступил свое место, и Сатана пригласил меня сесть слева от него.
– За моего нового последователя Джеймса Киркхема, – он поднял свой стакан. – Я очень доволен им.
Все стоя выпили за меня. Я увидел, как Ева намеренно поставила свой стакан нетронутым. И так же, как будто она заставила его, поступил Сатана.
В 8:45, как по сигналу, компания начала рассеиваться. Через несколько минут остались только Сатана, Кобхем и я. Я удивился, заметив, что Консардайн тоже уходит. Слуги очистили стол и по кивку Сатаны удалились.
– Через три дня из Гавра отплывает корабль, – неожиданно начал Сатана. – «Астарта». Медленное судно. Везет несколько вещей исключительной красоты. Я считаю, что настало время мне предъявить требование на эти вещи. Среди них полотно сэра Джошуа Рейнольдса и другое – кисти Ромни. Там кувшин из горного хрусталя и двенадцать хрустальных чашек, покрытых чудесной гравировкой и усаженных большими неотделанными сапфирами и рубинами. Они изготовлены, возможно, в Древнем Крите для царицы Пасифаи. Во всяком случае они очень старые. Неизвестный мастер вложил в них весь свой гений. Они долго пролежали в Кремле. Коммунисты продали их. Там есть также ожерелье из изумрудов, на каждом из которых выгравирована одна глава из «Метаморфоз» Овидия. Ничего подобного нет в мире.
Он помолчал, потом наклонил голову ко мне.
– Я должен иметь их, Киркхем. Вы с Кобхемом доставите их мне.
Я поклонился, ожидая дальнейших разъяснений. Кобхем, как я заметил, с появлением Сатаны ничего больше не пил. О вовсе не казался пьяным. Сидел молча, глядя на стакан, постукивая пальцами; на полных губах его играла еле заметная циничная усмешка. Но я чувствовал, что он украдкой следит за мной, как будто ждет чего–то. Что бы ни собирался сказать мне Сатана, похоже, он уже обговорил это с Кобхемом.