Корабль мертвых. История одного американского моряка

Травен Б.

В коридоре он похлопал Станислава по плечу:

– Ну что мне делать, сынок? Ты же видишь, я очень хотел тебя взять. А теперь не могу, потому что у консула записано твое имя… Даже форс мажор… Нет, – махнул он рукой, – нечего и думать! Вот тебе два гульдена, отдохни вечером. А я поищу другого рулевого.

И они расстались.

39

Но Станислав хотел попасть на корабль.

– Развлечения с чужими кошельками – это хорошо, но только на определенное время. Один раз сошло с рук, другой раз сошло, все равно чувствуешь себя отвратительно. Я хотел жить иначе, Пипип. Я же знал, что такое настоящая работа. Я хотел стоять у штурвала и держать курс. Ничто с этим не сравнится, нет, Пипип. Ты стоишь за штурвалом, и железная коробка послушно идет тем курсом, который ты ей назначил. Ты держишь ее в узде. Понимаешь? – Станислав схватил меня за плечи и попытался повернуть, будто я правда был штурвалом. – Даже в шторм ты держишь свою посудину точно на курсе, чувствуешь каждое ее движение и она отвечает тебе тем же. Хочется орать от удовольствия, Пипип, когда все получается

и ты ведешь огромное судно против ветра и волн. И если шкипер заметит небрежно: «Молодец, Лавски. Точная работа, никто бы не мог вести корабль так хорошо», ты чувствуешь, что тебя хвалят за дело. Да, Пипип, я это действительно чувствовал. Потому и не хотел заниматься ничем другим.

– Я не стоял за штурвалом, но, наверное, ты прав, – согласился я. – Когда покрываешь краской борт, тоже есть особый шик в том, чтобы не плеснуть куда не надо краску и вывести линию так ровно, как только может человек.

Станислав помолчал. Потом сунул в рот сигарету, купленную у контрабандиста.

– Наверное втайне ты смеешься надо мной, Пипип. Такой классный рулевой, а таскает уголь! Ну хорошо, хоть бы старший матрос, а то просто угольщик. Но даже в этом деле есть своя хорошая сторона, Пипип. На плавающем корыте все важно, тут нет ненужных дел. Если вовремя не натаскаешь угля, кочегар не сможет держать давление пара, значит наша посудина потеряет ход. И я тебе так скажу. Перебросить пятьсот лопат угля на расстояние в десять шагов и насыпать его у топок столько, что кочегару негде повернуться, это тоже не просто. Сам удивляешься, что можешь воротить такие горы. Это тоже настоящая работа. И так тебе скажу, Пипип. Всяким баловством люди начинают заниматься тогда, когда у них нет настоящей работы.

Я кивнул.

– А что было потом? После того, как тебя не взяли на голландца?

Нужна была работа, объяснил Станислав. Нужно было найти корабль. Свой новенький чудесный паспорт он продал за пару долларов, чтобы только почувствовать наконец в руке несколько серебряных монет. А потом с датскими рыбаками провернул одно интересное дельце с контрабандным спиртом, и заработал еще какое-то количество сребреников. После этого сел в поезд и отправился в Эмерих, в Голландию. Все прошло нормально, но когда Станислав уже купил билет в Амстердам, его остановили полицейские и ночью тайком выпихнули за границу.

– Как? – не поверил я. – Ты хочешь сказать, что полицейские сами тайком выпихнули тебя в чужую страну? – мне страшно хотелось услышать, что Станислав думает обо всем этом.

– Вот именно, тайком, – кивнул он и поглядел мне в глаза. – Я не вру, Пипип. Они постоянно так делают. Всякой ночью на границе идет оживленный размен людьми. Немцы отправляют надоедающих им иностранцев и большевиков через голландскую, бельгийскую, французскую и датскую границы. Уверен, что так поступают и швейцарцы, и чехи, и поляки.

– Но это противозаконно!

– Все равно они это делают. Они делали это со мной, они делают это с другими. Я не раз встречал людей, которых полицейские вот так тайком переправили через границу. Да и как поступать иначе? Не убивать же несчастных, всей земли не хватит всех их закапывать. Они ведь не совершали никаких преступлений, у них только не было документов и они не успели оптироваться. Все страны стараются избавиться от людей без паспортов и без подданства, потому что с ними одни неприятности. Вот если бы отменить паспорта…

Впрочем, Станислава (как и меня когда-то) не испугали ни тюрьма, ни интернирование. В ту же ночь он перебрался в Голландию и добрался до Амстердама. Нашел итальянский корабль мертвых и на нем ушел в Геную. Там сбежал с борта, нашел другой корабль мертвых. Этот оказался настоящим рекордсменом по производству трупов. После того как напоролись на рифы, только несколько моряков добрались до суши. Станислав бродяжничал, кое-как перебивался. Может, так и тянулось бы, но после одной ужасной драки, в которую он влип, надо было срочно скрыться от полиции. Вот он и попал на «Йорику». Что оставалась делать? И что нас ждет впереди? Нельзя, конечно, вечно плавать на корабле мертвых. Однажды придется платить за все. Мы обречены. Цезарь-Капитализм не пренебрегает никаким мусором. И пока из нас можно выжимать хоть какие-то соки, он будет это делать.

– В койке надо мной, – сказал Станислав, – раньше спал один бедняга из Мюлхаузена в Эльзасе. Настоящее имя его никто не знал, да и не все ли равно. Он назвался Паулем, этого вполне достаточно. Тоже угольщик. Понятно, мы звали его просто французом, зачем нам все эти имена? Однажды он рассказал мне свою историю…

Пауль этот родился в Мюлхаузене и учился на медика то ли в Страсбурге, то ли в Меце. Не помню точно. Потом отправился на заработки в Италию. Там его, конечно, интернировали, когда началась вся эта чертовщина с разделом мира. Нет, нет, я перепутал. Он был в Швейцарии, когда все началось. Денег у него не было, конечно, швейцарцы этого не любят. Пауля выгнали в Германию, а там его забрали в солдаты. Но очень скоро он сдался итальянцам. Потом бежал и от них. Украл штатскую одежду и стал бродить по Средней и Южной Италии. Он бывал здесь до войны и немного знал эти места, но все равно его поймали. Поскольку он не признался, что сидел в лагере, к нему отнеслись просто как к неизвестному немцу. Но до обмена пленными он опять умудрился бежать. Из Швейцарии его выставили все-таки в Германию, там он некоторое время работал на пивоварне, участвовал в какой-то забастовке, был арестован. Теперь его выкинули уже из Германии, как француза. Но и французы, понятно, его не приняли, поскольку

он уже вечность не бывал в этом своем занюханном Мюлхаузене и не оптировался ни как гражданин Германии, ни как гражданин Франции. Он, как и я, попросту не знал обо всех этих штуках. Ему было не до оптации, он всегда пытался подработать хоть сколько-то деньжонок, чтобы не умереть с голоду. За какие-то большевистские дела, в которых он ничего не понимал, его снова выставили за границу. Дали ему на это сорок восемь часов. Если не уберешься, сказали, получишь шесть месяцев исправительного лагеря. Когда срок прошел, ему дали еще двое суток. Он не послушался. Его следовало сразу поместить в лагерь, но таких лагерей в то время уже не было. Тогда Пауль самовольно ушел в Люксембург. Оттуда было не сложно перейти границу Франции. Когда его снова поймали, ему не пришло в голову ничего лучшего, как назваться французом. Проверили его слова и решили, что он обманом пытается добиться французского подданства. А это уже преступление. Кража со взломом тоже преступление, но не такое страшное, как такая вот наглая попытка незаконным путем получить чужое гражданство. От тюрьмы Пауля спасла последняя лазейка: он дал согласие завербоваться в Иностранный легион. Он не собирался таким способом заработать французское гражданство, поэтому скоро бежал и из Иностранного легиона. Но куда идти? В Испанию? Это далеко. К тому же, там много марокканцев, которые подрабатывают на таких беглецах. А иногда даже не подрабатывают, а просто убивают. Раздевают догола и бросают в песках.

Но Паулю везло. В Марокко он встретил как раз таких плохих марокканцев. Они хотели расстрелять его. Потом хотели привязать к лошадям и пустить по пустыне. Тогда он вспомнил, что он немец и попытался донести это до марокканцев. Немцы, конечно, тоже христианские собаки, но они воевали с французами, поэтому для марокканцев это как-то звучало. Кроме того, немцы помогли немалому количеству поганых янки пойти на дно, когда топили их корабли. Кроме того, немцы сражались на стороне турков, то есть на стороне воинов Аллаха, против англичан и французов. А когда немцы брали в плен магометан, сражавшихся на стороне французов, они принимали их почти как друзей. Это знают все, признающие пророка, независимо от того, живет он в Марокко или в Испании. Конечно, трудно было объяснить марокканцам, что Пауль немец. Они ведь думают, что немцы должны выглядеть совсем не так, как поганые френджи или англичане. А тут человек совершенно похож на всех тех, кто служит в проклятом Иностранном легионе. Так что сам Пауль не мог объяснить, как он сумел им доказать, что он немец. Но доказал. И его приняли, хорошо к нему относились, передавали из дома в дом, из племени в другое племя, пока, наконец, он не попал на морской берег и там с торговцами свинцовыми сливами попал на «Йорику». Шкиперу как раз понадобился угольщик. Казалось бы, Пауль обрел наконец место среди единоверцев, но случилась беда. «Я жалею, что бежал из Иностранного легиона, – однажды признался Пауль Станиславу. – На „Йорике“ в сто раз страшнее и хуже, чем даже в штрафной роте. По сравнению с „Йорикой“ мы там жили по-царски. У нас была нормальная еда, мы спали в нормальных койках. А здесь я погибну. Обязательно погибну». И как Станислав ни убеждал, что жить можно даже на корабле мертвых, судьба Пауля была решена. Он надорвался. Горлом у него пошла кровь. Он задыхался. Однажды он упал в бункере на уголь и уже не смог встать. Станислав унес Пауля в кубрик, там он умер. В восемь часов утра его опустили за борт. Шкипер даже не снял фуражку, только откозырял на прощанье. Пауль пошел на дно прямо в своих грязных отрепьях. Кусок шлака, привязанный к ногам, увлек его в пучину. Шкипер поморщился, будто ему и шлака было жалко. В вахтенный журнале это происшествие, конечно, не попало. Ведь Пауля не было в этом мире. Он не существовал. У него не было никаких документов. Бесплотный, как ветер. Только ветер. Ничего больше.

40

Пауль не был единственным угольщиком, умершим на «Йорике».

Некий Курт из Мемеля тоже не успел оптироваться. Во времена оптации он находился в Австралии, и по этой причине остался без гражданства. Возможно, что он и сейчас бродил бы по берегам Австралии, но какая-то темная история с забастовкой… Знаете ли, эти профсоюзы… Штрейкбрехер, к упрямой голове которого Курт приложился кулаком, почему-то не выздоровел. По этой причине Курт не мог явится к консулу, ведь консул стоит на страже интересов государства. Осознав это, Курт умудрился без всяких документов попасть в Англию. Но Англия – гибельная страна. Все островные государства гибельны, а Англия особенно. Туда можно войти, но выйти не просто. Курт, например, не смог. Пришлось все же идти к консулу. А консул, понятно, поинтересовался, почему это Курт оставил свою счастливую Австралию, и почему вовремя не оптировался, и как без всяких документов оказался в Англии?

Всего рассказать Курт не мог.

Это никому не интересно, так считал он.

Ему не хотелось, чтобы его выслали обратно в Австралию и когда ему сообщили, что высылка ему все же грозит, он заплакал прямо в кабинете. Конечно, консул потребовал немедленно прекратить этот театр. Я видел много таких идиотов, как вы, сказал он, и слезами меня не взять. Слово идиот добило Курта. Тяжелым пресс-папье, стоявшим на столе, он запустил в голову консула. Набежали помощники, охрана. И с этой минуты Курт окончательно стал мертвецом. Он уже не мог вернуться на родину. Ведь сам консул подтвердил, что его отчаяние всего лишь театр. Оставалось лишь согласиться с этим. Чувство отчаяния присуще людям, которые пользуются чистыми носовыми платками. Yes, Sir! Я давно понял, где моя Родина. Да там, где никто не угрожает посадить в тюрьму, разделаться как с ублюдком!