Корабль-призрак

Марриет Фредерик

— Дома у Старого рынка давно уже снесены, и на их месте построена церковь!

— Невероятно! — повторил посыльный. — Тогда вот мое письмо к любимой девушке Кетсер. Внутри там деньги, ей на новую брошь!

Филипп покачал головой.

— Я вспоминаю, — сказал он, — что лет тридцать назад хоронили одну молодую девушку с таким именем!

— Невероятно! — повторил моряк еще раз. — Я покинул свою пташку, когда она была молодой и цветущей. Видимо, и это письмо нельзя передать? Оно предназначается торговому дому «Клуиц», которому принадлежит наше судно.

— Такого торгового дома больше не существует, — отвечал Филипп. — Но я слышал,

что много лет назад такая компания существовала.

— Вы насмехаетесь надо мной! — воскликнул моряк. — А что же тогда должно стать с письмом моего капитана к его сыну?

— Дайте его сюда! Дайте его сюда! — воскликнул Филипп.

Он хотел было уже сорвать печать, но в это время Шрифтен вырвал письмо из его рук и выбросил за борт.

— Это подлая выходка старого корабельного боцмана! — воскликнул моряк в холщовом кителе.

Шрифтен промолчал. Он быстро собрал все письма, которые Филипп разложил на фальшборте, и они тоже полетели за борт вслед за первым.

Моряк заплакал и направился к борту.

— Это очень жестоко! Это не по-дружески! — произнес он, спускаясь в шлюпку. — Но придет время, когда вы тоже пожелаете передать о себе весточку своим родным!

Через несколько минут снова послышались удары весел о воду, и шлюпка стала удаляться от «Сеньоры до Монте».

— Святой Антоний! — воскликнул капитан. — Что же мне делать? Я изумлен и напуган! Эй, юнга! Ну-ка принеси мне бутылочку рома!

Юнга спустился вниз, но поскольку у него на душе было так же отвратительно, как и у капитана, то он сам сделал приличный глоток, прежде чем отнести бутылку на палубу. В две минуты капитан осушил бутылку до последней капли и спросил:

— А что же теперь?

— Я подскажу, — произнес Шрифтен и, указывая на Филиппа, продолжал: — У того посланца дьявола имеется заколдованный талисман, который он носит на груди. Если вы отберете у него тот талисман и выбросите его за борт, ваш корабль будет спасен. Не сделаете этого — погибнете все!

— Да, да! У него есть такая вещица! — закричали несколько матросов.

— Глупцы! — вскричал Филипп. — Как вы можете верить этому одноглазому негодяю? Разве вы не слышали, как моряк, который поднимался к нам на борт, назвал его корабельным боцманом? Так он и есть тот, кто принес нам несчастье, а не я!

— Да, да! Это так! Тот, в меховой шапке, назвал одноглазого корабельным боцманом! — закричали матросы.

— А я говорю вам, что все это чистая ложь и надувательство! — снова вмешался Шрифтен. — Пусть он отдаст свою заколдованную вещицу!

— Да, да! Он должен отдать ее! — закричали опять матросы и бросились на Вандердекена.

Филипп отступил к капитану.

— Безумцы! — закричал он. — Соображаете ли вы, что собираетесь сделать? Я ношу на груди священное распятие! Посмотрите! А теперь выбрасывайте меня в море, если хотите, чтобы ваши души были прокляты на веки вечные!

— Оставьте его! Отойдите от него! — приказал капитан, которого ром несколько успокоил. — Никакого кощунства над святостью! Отойдите от него!

Шум голосов становился все громче, но из возгласов можно было понять, что одни были за то, чтобы выбросить за борт обладателя талисмана, а другие — одноглазого. Наконец капитан принял решение. Он приказал спустить на воду маленькую лодку и посадить в нее обоих. Такое решение было одобрено, потому что удовлетворяло обе стороны. Филипп не возражал, и лишь Шрифтен визжал и отбивался руками и ногами, что заставило

команду применить силу, чтобы спустить его в лодку, где он, дрожа, уселся на передней банке. Филипп сел на весла и, налегая на них, направил лодку к кораблю-призраку.

Глава сорок вторая

Уже через несколько минут из лодки, в которой находились Вандердекен и Шрифтен, невозможно было различить сквозь красноватый туман даже очертаний «Сеньоры до Монте». Корабль-призрак был еще виден, но находился, казалось, несколько дальше, чем ранее. Филипп греб с усердием, но не мог приблизиться к нему ни на дюйм. Чтобы передохнуть, он оперся на весла. В это время раздался голос Шрифтена:

— Даже если вы будете грести целую вечность, Вандердекен, вы все равно никогда не догоните этот парусник и вам долго-долго придется болтаться на волнах вместе со мной. Почему же вы не выбросите меня снова за борт? Вам тогда будет легче грести, кхе, кхе, кхе!

— Я был очень разъярен тогда тем, что вы пытались украсть мою реликвию, — отвечал Филипп.

— А разве я не хотел только что выкрасть ее снова? А? Разве не так? Кхе, кхе, кхе!

— Да, так. Но теперь я убежден, — отвечал Филипп, — что вы такой же несчастный, как и я, и тоже следуете за своей судьбой, как я должен следовать за своей. Почему ваша судьба переплелась с моей, я не знаю, но совершенно очевидно, что моя удача зависит от того, сохраню ли я реликвию, в то время как вы должны стремиться выкрасть ее у меня. Мы оба являемся лишь орудиями в руках провидения, но вы предназначены мешать мне выполнить мой долг перед отцом, и поэтому являетесь моим заклятым врагом. Однако, Шрифтен, я не забыл и никогда не забуду, что вы были приветливы с моей бедной женой, что вы заранее предсказали ее печальную судьбу, хотя она и не прислушалась к вашему доброму совету. Значит, вы никогда не были врагом Амины, хотя должны были оставаться моим. И хотя вы мой враг, я прощаю вас ради Амины и никогда не причиню вам зла!

— Так вы прощаете своего врага, Вандердекен? Я действительно ваш враг, должен вам сознаться! — подтвердил Шрифтен, задрожав всем телом.

— Я прощаю вас и делаю это от всего сердца! — отвечал Филипп.

— Тогда вы победили меня и достигли своей цели! Я признаюсь вам, наконец, кто я. Послушайте меня. Когда ваш отец в гневе и против воли Всевышнего лишил меня жизни, ему был вынесен приговор: призраком бороздить моря до тех пор, пока его сын не освободит его. Я тоже был приговорен за свои прегрешения к блужданию, и цель моя была в том, чтобы мстить. Я остался на земле, чтобы мешать вам. Условие заключалось в том, чтобы вы никогда не достигли своей цели, пока мы остаемся врагами, а вашим другом я должен был стать лишь в случае, если бы вами был выполнен завет христианства и вы простили бы меня от всего сердца. Филипп Вандердекен! Вы простили своего врага, и наши судьбы определились!

Когда Шрифтен говорил, Филипп, не отрываясь, смотрел на него. Затем лоцман протянул ему руку, и Филипп пожал ее. В следующее мгновение ему показалось, будто рука прошла сквозь туман, и фигура Шрифтена растворилась в красноватом тумане, который по-прежнему окутывал море и небо. Филипп остался в лодке один.

— Боже милосердный! Благодарю тебя за то, что исполнение моей миссии близится к концу и я увижу свою Амину! — промолвил Филипп.

Лодку прибило к носовой части корабля-призрака, и вскоре Филипп стоял на палубе, где его тут же окружили матросы.