Корабль Рима
Шрифт:
Теперь Фульфидий смотрел на Сципиона, в одиночестве стоявшего на носу. Капитан раздумывал, не присоединиться ли к старшему консулу, но решил, что этого делать не стоит — уж больно неприветлив был Сципион, взойдя на борт галеры. Ладно, подумал капитан, у него еще будет время поближе познакомиться с самым влиятельным человеком Республики. Фульфидий понимал, что Сципион откроет перед ним новые возможности и эти возможности сулят большую прибыль. Он явственно слышал скрип колеса Фортуны, которое поворачивалось в его сторону.
Сципион не обращал внимания на мелкие брызги воды, летевшие в лицо, и на мокрую тогу, липнувшую к коже под напором теплого ветра. Ему сказали, что путь в Остию займет не больше получаса, и он решил не покидать носа головного судна, самого заметного места нового флота.
Появление двадцати трех галер на оживленном морском пути вызвало удивление экипажей и пассажиров других судов, и все заметили словно высеченную из камня фигуру римлянина на головном судне. Сципион знал: это лишь прелюдия того, что будет происходить в многолюдном порту. Старший консул оглянулся на триремы, следовавшие позади. Действительно впечатляющее зрелище, какого он еще никогда не видел, — это будет демонстрацией силы не только Остии, но и Риму.
Сципион также заметил три галеры регулярного флота. Триремы шли в середине строя, выстроившись в ряд, вровень друг с другом; их ход был точным и ровным, резко контрастируя с движением судов позади и впереди них, которые с трудом выдерживали строй. Раньше он раздумывал, не сделать ли одну из опытных галер флагманом, затем отказался от этой идеи. «Старый» флот все уже видели — флот, построенный неизвестными людьми, имена которых давно забыты. Новый флот был детищем Сципиона, и, если он хочет утвердить свою власть над этими галерами, ему нужно связать их со своим именем. Первый шаг к достижению этой цели — сделать одну из новых галер своим флагманом.
Флот обогнул северный мыс у бухты Остии ровно в полдень; весеннее солнце ярко сияло на безоблачном небе, и на волнистой поверхности воды его лучи разбивались на миллионы слепящих осколков. Из-за мыса появлялись все новые галеры, и людей, собравшихся на причалах, охватил страх. Слухи о флоте пунийцев, циркулировавшие уже несколько недель, вселили ужас в сердца торговцев, и теперь им показалось, что враг наносит удар в самое сердце Республики.
Но как только все узнали римские знамена, развевавшиеся на мачтах, и поняли, что приближающиеся галеры — не вестники разрушения, а спасители, которые должны обезопасить моря, страх и оцепенение уступили место радости. Весть о прибытии флота распространилась очень быстро, и вскоре почти все население Остии выстроилось вдоль причалов, криками и взмахами рук приветствуя возвращение чувства безопасности и уверенности.
При подходе к порту суда развернулись веером, создавая иллюзию многочисленности, и зрителям на берегу пришлось поворачивать головы, чтобы охватить взглядом всю картину. В двухстах ярдах от берега галеры остановились, выстроившись в ряд, и лишь головное судно в центре строя продолжало движение. Люди уже заметили высокую фигуру на носу триремы, и теперь все взоры были прикованы к приближающемуся судну. Приветственные крики не утихали, но теперь они адресовались человеку, олицетворявшему мощь новых галер.
Когда до берега оставалось несколько ярдов, «Марс» резко повернул и встал параллельно причалу; стремительное движение требовало сложного маневра, который был блестяще выполнен опытным капитаном. Множество рук подхватили брошенные на берег канаты, чтобы подтянуть судно; весла убрались, позволяя галере застыть в четырех футах от причала. По перекинутым сходням на берег проворно спустились десять преторианцев в черных плащах и принялись оттеснять толпу; их усилиями был очищен полукруг у края трапа. Только тогда на трап ступил Сципион. Он остановился, прислушиваясь к восторженным крикам и здравицам. Когда шум толпы немного затих, консул вскинул руки, взывая к молчанию. Толпа подалась вперед.
— Граждане Рима! — Громкий голос Сципиона разносился поверх голов притихших людей. — Предки оставили нам честолюбивые замыслы. Надежду! Распространить свет демократии из центра Рима во все уголки мира, принести людям мир и процветание. На протяжении столетий каждое поколение римлян делало шаг вперед, чтобы нести дальше этот факел. Каждое новое поколение расширяло границы Республики. Теперь пришел наш черед — мы должны исполнить свой долг.
Толпа напирала сильнее, ожидая продолжения.
— Эта задача не обещает побед и не гарантирует успех. Эта задача требует жертв, тяжелого труда и, возможно, жизни тех, кто понесет факел свободы за пределы Республики.
Над толпой повисла мертвая тишина; слышался лишь плеск волн, бьющихся о причал, и крики чаек. Лишь немногие узнали Сципиона — большинству людей его лицо было не знакомо.
— Месяц назад появился новый враг, новая угроза Республике и нашему образу жизни. Жестокий, беспощадный враг, нанесший молниеносный удар, чтобы отрезать от Рима мужественных людей, несущих факел свободы угнетенному народу Сицилии. Этот враг не знает жалости, и, если его не остановить, он принесет войну к вратам самого Рима!
Над толпой пронесся стон — многие вспомнили ужас, который испытали лишь несколько минут назад.
— Не бойтесь, сограждане! Сенат услышал вас и дал немедленный ответ. Я услышал вас. И теперь я стою перед вами, возвещая приход новой эры для нашей прославленной Республики. Эры нового расширения, эры процветания. С флотом, который вы лицезреете, и многочисленными строящимися галерами я прогоню врага от наших берегов, очищу наши моря.
Я подарю свободу острову Сицилия и открою его порты для Рима.
Я расширю границы Республики.
Я, Гней Корнелий Сципион, сделаю вас, граждан Рима, хозяевами морей!
Толпа взревела — слова консула достигли сердца каждого человека. Волна звука обрушилась на Сципиона, и он с наслаждением слушал, как тысячи голосов скандируют его имя. Старший консул победоносно вскинул сжатый кулак в традиционном жесте триумфатора, и рев усилился; охваченная жаждой крови толпа желала дать отпор врагу.
Сципион не мешал ликованию. Его лицо превратилось в застывшую маску величия и силы, но в душе он смеялся над легковерием людей. Толпа, безмозглая толпа. Сципион называл их согражданами, но не чувствовал никакой связи с ними. Они ниже его, и ему был неприятен сам факт, что приходилось дышать одним воздухом с ними.