Корабль смерти, Стальной человек и другие самые невероятные истории (сборник)
Шрифт:
А потом с хоров послышались басовые ноты.
Ноты были такие низкие, что едва воспринимались ухом. Они вибрировали в воздухе. Педали опустились, усиливая чудовищный аккорд. Он был похож на рык гигантского животного, на рев сотни бушующих океанов, на гул земли, разверзающейся, чтобы поглотить всякую жизнь. Пол поднялся горбом, стены с грохотом сложились. Купол повисел мгновение и ухнул вниз, завалив собой половину центрального нефа. Исполинская туча пыли затянула все пеленой. Внутри этого мутного облака церковь, треща, рассыпаясь на мелкие куски, громыхая и взрываясь, осела на
Позже старик задумчиво бродил по залитым солнечным светом руинам и прислушивался, как орган дышит, словно какое-то неведомое животное, умирающее в древнем лесу.
Проценты
— Прошу прощения. — Кэтрин смущенно потупилась. — С моей стороны нехорошо так глазеть. Просто я никогда еще не видела столь прекрасного дома.
В поисках поддержки она взглянула через широкий стол, покрытый белоснежной скатертью. Однако ответная улыбка Джеральда была такой же вымученной, как и ее собственная. Она краем глаза посмотрела на его отца. Мистер Круикшэнк, казалось, был полностью занят нежным, как масло, бифштексом, по которому он сосредоточенно водил серебряным ножом.
— Мы понимаем, дорогая, — отозвалась миссис Круикшэнк. — Я ощущала то же самое, когда впервые… — Ее голос угас.
Кэтрин помимо воли посмотрела вбок и увидела, что мистер Круикшэнк еще ниже склонился над золоченой тарелкой. Легкий холодок пробежал по ее спине. Она сделала вид, что ничего не заметила, и взялась дрожащей рукой за изящный винный бокал с золотой каемкой.
— Бифштекс восхитительный, — произнесла она, отставляя бокал.
Миссис Круикшэнк кивнула и слабо улыбнулась. Наступила тишина, если не считать звяканья приборов о тарелки и треска поленьев в исполинском мраморном камине, который занимал угол гигантской столовой.
Кэтрин снова взглянула на Джеральда.
Его взгляд был прикован к тарелке. Он жевал медленно и с паузами, словно размышлял о чем-то и по временам уносился мыслями так далеко, что забывал о необходимости еще и двигать при этом челюстями.
Лицо Кэтрин окаменело, пока она наблюдала за этими натужными движениями. Она вылила глоток воды, чтобы прочистить горло. «Я выхожу замуж за него, а не за этот дом и не за его родителей. Он совершенно нормален, когда поблизости нет его отца».
Ее щеки чуть вспыхнули, словно мистер Круикшэнк мог читать мысли. Затем она опустила глаза и снова принялась за еду. Кэтрин ощущала на себе взгляд пожилого человека и невольно подтянула ноги под стул. От звука, с каким каблуки ее туфель проехали по наборному паркету, мистер Круикшэнк передернул плечами.
Она не отрывала взгляда от еды. «Перестань на меня так смотреть». Ее разум сам выплюнул эти слова. После чего она решительно подняла глаза на хозяина. Кэтрин успела заметить, как дергается его правая щека. У нее сжалось горло.
— Какой высоты здесь потолки, мистер Круикшэнк? — забормотала она, не в силах смотреть ему в лицо молча. Она отметила, что его рубашка такая же белоснежная, как и скатерть, и безукоризненный галстук-бабочка выделяется на ее фоне двумя соединенными в вершинах черными треугольниками. Кэтрин на мгновение прижала дрожащие руки к коленям. «Я не смогу называть его папой, даже если проживу миллион лет».
— Ммм? — промычал наконец мистер Круикшэнк.
«Ты прекрасно меня слышал!» — выкрикнул ее разум.
— Какой высоты здесь потолки? — повторила она с трепещущей улыбкой.
— Семь с половиной метров, — сказал он так, словно зачитывал параметры оценщику.
Она, будто желая убедиться, посмотрела наверх, радуясь тому, что можно избежать взгляда этих светло-голубых глаз и не видеть тика, который бился под щекой, словно крошечное, заточенное внутри насекомое.
Взгляд прошелся вверх по завешенным гобеленами стенам, вдоль высоких окон с широкими подоконниками, по темным изогнутым балкам, образующим арку под потолком. «Джеральд, — думала она, — спаси меня. Я так больше не выдержу. Не выдержу».
— Семь с половиной, — повторила она, — Поразительно.
Мистер Круикшэнк уже не глядел на нее. Как и его жена.
Только Джеральд на пару секунд встретился с ней взглядом, когда она отвела глаза от потолка. «Не бойся». Ей показалось, она прочла в его взгляде именно эти слова.
Она снова занялась едой, не в силах унять дрожь в руках. «Что же такое с этим домом, — недоумевала она. — Не могу избавиться от ощущения, что дело не во мне. Это все дом. Он слишком большой. Все в нем слишком большое. И есть в нем что-то еще. Что-то такое, чего я не могу объяснить. Но я это чувствую. Чувствую каждую минуту».
Она подняла глаза на две гигантские люстры, которые висели у них над головами, словно громадные браслеты из мерцающего самородного золота. Невзначай взгляд скользнул по всей мраморной стене, от верхних гобеленов до нижнего края окон.
«Оленьи головы, — подумала она с содроганием, быстро отводя глаза, — целый ряд отрезанных голов таращится на нас, пока мы едим. А на полу то, что осталось от медведя-гризли, смотрит вверх, разевая рот в вечном оскале».
Она опустила веки, ее захлестнуло прежнее ощущение. «Это все дом, дом».
Когда секунду спустя она открыла глаза, Джеральд глядел на нее, его тонкий рот сочувственно шевельнулся. «Ты в порядке?» — спросил он беззвучно, одними губами.
Кэтрин улыбнулась ему, мечтая обежать стол и навечно сжать его в объятиях. «Боже, не смотри на меня так, — мысленно умоляла она, — с такой жалостью и тоской. Мне нужна сейчас уверенная поддержка, а не полный скорби взгляд».
От ярости ее сердце колотилось, пока мистер Круикшэнк прочищал горло и откладывал в сторону приборы. Он откинулся на спинку стула, и ею взгляд властно прошелся по всей длине стола.
Миссис Круикшэнк внезапно положила нож и вилку и села, замерев. Джеральд тоже отложил приборы и поглядел на Кэтрин, на его лице вдруг отразилась боль. Она не поняла. Бросила взгляд на его отца.
Отец семейства сидел, дожидаясь. Худые, перетянутые синими венами руки покоились на коленях. Он смотрел прямо перед собой, словно, кроме него, здесь никого не было. У Кэтрин свело живот. Она спешно отложила нож и вилку и села, глядя на ряд белых свечей, поднимающихся из серебряного канделябра в центре стола.