Корабль судьбы. Том 2

Хобб Робин

– Слова, слова…– пробормотал Касго. – Я-то знаю, что мне действительно помогло бы. Я хочу покурить. Вот единственное средство против морской болезни!

– Да послушай же наконец. Первые два дня я тоже в лежку лежала, и тогда капитан Рыжик порекомендовал мне то же, что и я тебе сейчас. Мне было худо, я подумала, что терять уже нечего, попробовала. И помогло! Капитан сказал – дело в том, чтобы самому увидеть, как корабль двигается относительно воды. Ну, что-то в таком роде. В общем, пока сидишь тут внизу и смотришь в стену или валяешься на койке впотьмах, твой желудок не в состоянии разобраться, что же чувствует голова!

– Скорее, мой желудок не может разобраться с тем, что моя голова знает, – парировал Касго. –

Я же сатрап, великий государь всея Джамелии, и прочая, и прочая. И при всем том какая-то банда оборванцев пиратов держит меня – меня! – в плену да еще в таких нечеловеческих условиях! Я – властитель Жемчужного Трона. Я ношу титул Возлюбленного Са. Я – наследник доброй тысячи мудрейших правителей, династии, чье начало отсчитывается чуть не от сотворения мира. А ты смеешь разговаривать со мной, как если бы я был ребенком, не утруждая себя даже подобающим обращением. – И он снова отвернулся к стене. – Нет, лучше уж умереть. Пусть я умру – и тогда-то весь мир восстанет во гневе и ополчится на вас за то, что вы со мной сделали. На вас… на тебя…

Может, в душе Малты и шевелились какие-то крупицы сострадания, но эта мощная волна жалости к себе любимому смыла их мигом и без остатка. Да уж! Нечеловеческие условия! Каютка ему, видите ли, маловата. И служанок – всего одна Малта. А всего хуже, по-видимому, было то, что пираты предоставили ей отдельное помещение. «Пеструшка» была не особенно велика, но Рыжик с командой явно знали толк в личных удобствах. И признавали такое же право за своими невольными спутниками.

Изначально Малта собиралась уговорить Касго присоединиться к ней за капитанским столом. Теперь она видела, что эту идею, похоже, придется отставить. Но все же решила сделать последнюю попытку и сказала:

– Чем валяться тут, как разобиженное дитя, и воображать посмертное отмщение, от которого тебе ни жарко ни холодно уже не будет, лучше бы ты проявил какое-никакое присутствие духа. Покамест в глазах этих людей вся цена тебе – твое имя и титул. Может, встанешь на ноги и покажешь им, что все это не пустой звук? Что ты человек и мужчина? Чего доброго, в самом деле начнут тебя уважать.

– Это я должен еще завоевывать уважение пиратов? Убийц и грабителей? Нечего сказать, великая и достойная цель! – Касго повернулся на бок, снова обратившись к Малте лицом. Лицо у него было бледное и изможденное. Он смерил ее взглядом, полным отвращения: – Надо думать, тебя они зауважали за то, как быстро ты обратилась против меня? За то, что телом и душой продалась им, спасая свою никчемную шкуру?

Вот так-то. Прежняя Малта, скорее всего, вмазала бы царственному ублюдку по роже. Малта нынешняя, прошедшая кое-какую жизненную школу, умела пропускать мимо ей оскорбления, глотать справедливое негодование и вообще применяться к любой ситуации. Чтобы раз за разом оставаться в живых.

Она отряхнула юбки, в которые была облачена, – яркие, красивые юбки: алая поверх желтой, а желтая – поверх синей. На ногах у нее были очень теплые шерстяные чулки в красно-белую полоску. Еще она носила белую рубашку и поверх нее – уютную жилетку, красную с желтым. Эту жилетку она сама себе сшила не далее как вчера вечером. А из остатков ткани (на обновку пошло распоротое платье) соорудила себе головной убор.

– Я вернусь поздно, – невозмутимо сообщила она сатрапу. – И чего-нибудь тебе поесть принесу.

– Только не думай, что я твоим объедкам обрадуюсь, – бросил он кислым тоном. И добавил, когда она уже протянула руку к двери: – Твоя шляпка… или как там она называется… никуда не годится. Она не закрывает шрам!

Малта даже не обернулась.

– А я и не стремилась его прятать, – сказала она.

– Раздобудь мне травки! – заорал он внезапно. – Я знаю, у них наверняка есть хоть сколько-то на борту! Наверняка есть! Ты лжешь, утверждая, будто здесь нет ни крупинки! Это мое

единственное спасение, а ты злонамеренно утаиваешь его от меня! Ты дрянь! Дура! Непотребная девка!

Малта закрыла дверь с другой стороны. Потом ненадолго прислонилась к стене, чтобы перевести дух. Совсем ненадолго. Подхватив юбки, она устремилась дальше чуть ли не бегом. Капитан Рыжик не любил, когда приглашенные к столу опаздывали.

У двери каюты Малта снова чуть помедлила, на сей раз чтобы отдышаться. А потом движением, порожденным привычкой – наследием иной жизни, иного мира, – слегка пощипала себя за щеки, вызывая приятный румянец, и чуть-чуть взбила волосы. Вот теперь все готово. Малта торопливо расправила юбки и вошла.

За столом уже собрались все, кроме нее. Капитан Рыжик наградил ее суровым взглядом, и Малта ответила низким реверансом:

– Прошу прощения, господа мои. Меня задержали.

– Угу, – буркнул капитан, и Малта поспешно юркнула на свое место по левую руку от него.

Справа от капитана сидел старпом, разукрашенный замысловатыми татуировками от границы волос до самого горла. Сам Рыжик был также татуирован, но не столь обильно и к тому же, если можно так выразиться, неявно. Его наколки были невелики и исполнены желтой тушью, не вдруг и найдешь, если не знаешь, где и что искать. Рабы – актеры и музыканты – ценились недешево, и их хозяева обычно воздерживались от нанесения грубых отметин, могущих помимо прочего помешать им заниматься искусством. А судьбе было угодно, чтобы костяк команды «Пеструшки» составила целая труппа актеров-невольников, некогда освобожденных Кеннитом.

Вот капитан Рыжик подал знак, и корабельный юнга тотчас засуетился и забегал, накрывая на стол. Белоснежная скатерть, увесистый фарфор, сверкающий хрусталь составляли разительный контраст с сугубо простой пищей. Эта самая пища, насколько Малта успела понять, на всех кораблях была примерно одинаковой. Уж если хлеб, то скорее всего галеты или сухари, если мясо, то солонина, а если овощи – так корнеплоды. Но здесь, на «Пеструшке», Малта по крайней мере кормилась не объедками. И ела не абы как, а за столом, пользуясь столовым прибором. И даже пила вино – превосходное (в отличие от пищи) вино, добычу пиратов с калсидийского корабля.

А еще за столом происходила беседа. Ее темы далеко не всегда были возвышенными, но люди, окружавшие Малту, по крайней мере умели говорить и внятно выражать свои мысли – опять-таки благодаря своему прежнему ремеслу, и рабство, ни пиратская стезя не вытравили из бывших актеров ума и желания щегольнуть. Теперь у них не было театра, но что с того? Стол в капитанской каюте заменил им сцену, а зрителей – Малта. И они состязались друг с дружкой, заставляя ее то смеяться, то потрясенно ахать. Блестящая речь, изысканные манеры – все было при них. Если не знать, что к чему, вряд ли заподозришь, что те же самые люди, умевшие так остроумно шутить и ловко жонглировать словами, одновременно являлись кровожадными пиратами, вполне способными начисто перерезать всю команду на захваченном корабле. Малте, однако, довелось видеть их в деле. И потому, сидя с ними за столом, в душе она чувствовала себя канатоходцем под куполом цирка. Один неверный шаг… Да, с нею они вели себя как гостеприимные хозяева с дорогой гостьей, но Малта ни на миг не забывала, что на самом деле является их пленницей. И кто вообще мог предполагать, где и при каких обстоятельствах сослужит службу умение вести себя, привитое ей как дочери торговцев из старинной семьи? Артисты, ставшие морскими разбойниками, блистали бритвенно-острыми замечаниями, обсуждая то образ сына вдовы в комедиях Ридойефа, то дивные тонкости поэтического языка Сальдона (ах, если бы он был хоть вполовину так же хорош как драматург!), но Малта, кивая и восхищаясь, все время ждала возможности направить беседу в более полезное русло и вызнать хоть что-нибудь нужное.