Корабль уродов
Шрифт:
Он замялся – и слишком надолго.
– А вас она обманывает, чтобы вы меньше волновались о ее прошлом. И не боялись расправы.
– Не надо, я верю ей…
– То, что она говорит, невозможно, – холодно продолжала Вренна. – Даже если правда или ложь не изменит вашу жизнь – некрасиво с ее стороны вам лгать, а?
– Мир изменчив – мы не знаем, что возможно, а что нет, – не очень уверенно откликнулся Алексей.
– Послушайте… всем будет лучше, если вы отвезете меня домой, в Замок, – она выразительно заглянула ему в глаза.
– Нет, –
– Я не приспособлена к местной жизни.
– Вы совсем молоды – вы приспособитесь, вы можете стать, какой захотите.
Она повела головой.
– Какой захочу? Есть вещи, которых не изменить. Я убийца, – она выставила руки перед собой ладонями вверх и уставилась на них, собираясь продолжить.
– Если вы говорите об этом… так говорите… значит, – он всплеснул руками и сорвался: – Слушай, ну твоя мать такая же! Тоже Вентедель, тоже убийца. И нормально живет в этом мире. Твое прошлое ничего не значит. Это был не твой выбор, не твое решение, и, значит, не твоя вина! И то, что ты переживаешь об этом, делает тебя лучше миллионов людей, которым с малолетства вдалбливали в головы понятия морали – и всё без толку!
Глаза Вренны медленно расширились, она фыркнула и отвернулась.
Он потер пальцами лоб. Эта тирада опустошила его, он чувствовал себя нелепо, но нужно было продолжать.
– И… Ну подумайте… с какой стати вы обязаны подчиняться каким-то древним безумным порядкам? Вы…
Вренна тихо засмеялась. Тихо, вкрадчиво и жутко.
– Еще неизвестно, чьи порядки безумней. Ну а что до меня… вы не знаете, на что я способна, – она долго смотрела мимо него, но уточнять не стала. – Переживаю? – подытожила она. – Я переживаю лишь о том, что не вписываюсь в ваш мир. А мать не пускает меня вернуться в мой.
Миссия была близка к провалу.
– Что ж… – он скрестил руки на груди. – Не хочу вас разочаровывать, но прямо сейчас вы прекрасно вписываетесь в образ среднестатистического, обыкновенного подростка: ни с кем не общаетесь и целыми днями сидите в телефоне.
Вренна едва заметно сжалась, опустила глаза и замерла, страстно желая остаться в одиночестве.
– Может быть, вы…
Вренна задрожала.
– Ну пожалуйста, уйдите, хватит! Не лезьте мне в душу, вы меня не знаете! – она закрыла лицо рукой. – Отпустите меня! Я хочу домой, я просто хочу, чтобы всё было как раньше!
– Прости, я не хотел тебя задеть…
– Задеть? – она опустила ладонь. – Да кого вы во мне видите? Вы не понимаете… Убирайтесь!
II
Глаза постепенно привыкали к темноте, и вот уже стали заметны контуры гардероба и пары пуфиков, казавшихся в полумраке спящими зверьми. Гладкий, как лед, ламинат приятно холодил босые ступни, и они бесшумно шагали по нему вглубь коридора. Будто чужие, длинные белые пальцы легли на дверную ручку, чей металлический мороз на секунду сковал ладонь, и, надавив, повернули ее.
На деревянной тумбочке в дальнем углу комнаты мягко переливался ночник в форме соловья. Его бледно-золотые лучи бежали по комнате, вороша пушистый багряный ковер и лаская теплую поверхность мебели.
Вренна моргнула и чуть вздрогнула, заметив позади светильника, там, куда не падало его солнечное сияние, бледное лицо. К тумбочке протянулась серая ручка и выключила соловья. По детской разлился густой мрак, и Вренна поняла, что придется подождать, прежде чем глаза снова адаптируются.
– Ну что? Мы можем начинать? – прозвучало в недрах темноты.
– Если ты не сдрейфишь, – буркнула Вренна, силясь что-нибудь разглядеть.
– Я? – насмешливо удивился Вадим. – Ни за что. Говори наконец что за церемония.
– Хорошо.
Она начала различать очертания кроваток и огромные складки на зашторенных окнах. Худой шестилетний мальчик, немного напоминающий саму Вренну, стоял у одного из них. Тело почему-то ныло, как старое – странной болью сводило лопатки и поясницу, и Вренна с удовольствием опустилась в огромное кресло возле закрытой двери.
Она принялась объяснять и внезапно, будто вырванная из реальности, очутилась мыслями на собственном посвящении. Она была даже младше Вадима тогда…
На ней было пышное ало-красное платье в пол с нашитыми цветами, со сверкающей россыпью стеклышек, с огромными рукавами-фонариками, больно трущими нежную кожицу рук. Перед ней разноликий зрительный зал, и по щечкам ползет румянец от десятков пар глаз. Раздаются привычные чуть слышные щелчки, и воздух на мгновение вспыхивает белым светом вылетающих птичек. В третьем ряду горит красный огонек включенной камеры, но, кажется, объектив направлен не на нее, а мечется по залу…
Кто-то один, откинувшись в своем бархатном кресле с лакированными подлокотниками из красного дерева, начинает важно ударять ладонью о ладонь, затем другой, и вот весь зал наполняется дождем аплодисментов.
Значит, сейчас всё начнется.
С волнительным напряжением Вренна огляделась по сторонам в ожидании. Маленькие шажки… да, они идут. В тяжелых кулисах цвета перламутра показались силуэты, и синекожие крепыши-кораблисты вывели на сцену ее ровесницу, и Вренна подумала, что это почти что принцесса из сказок, даже, может быть, красивее… но принцесс ведь съедают драконы? За такой девочкой должен явиться Прекрасный Принц, а если он опоздает, ее смерть – его вина.
Из противоположных кулис вышел потрясающего вида мраморно-огненный кораблист с огромной шкатулкой, которую он нес в своих бесчисленных муравьиных руках. Опустивших перед Вренной на сотню коленей, кораблист склонил булавовидные усики, и Вренна дрожащими ручками повернула задвижку на хрупком сундучке, бережно подняла крышку и достала с шелковой подстилки тяжелый, отливающий от времени оранжевым клинок. Она повернулась к принцессе и встретила ее голубое от ужаса лицо и белые от ужаса глаза.