Корабли времени
Шрифт:
Мне показалось, что мягкие гибкие руки вновь тянутся ко мне из темноты, и чья-то шерсть щекочет мою кожу своими прикосновениями — но из последних сил я отбросил эти руки и впал в глубокое, темное беспросветное забытье.
И проснулся от резких толчков. Снова пополз по ребристому полу, ударился о скамейку, ушиб череп. Резкая боль привела меня в чувство, и я с некоторой неохотой, принял сидячее положение.
Все тело ныло так, словно я отстоял несколько раундов на ринге. Правда, как ни странно, настроение улучшилось. Хотя меня до сих пор не оставлял ужас потери Моисея — словно бы я пережил собственную смерть.
Перламутрово-серое свечение взбаламученных дней и ночей наполняло кабину. Стало заметно прохладнее: по спине пробежали мурашки и изо рта вырывался парок. Нево сидел в кресле водителя, изучая панель с приборами и свисающую кучу проводов из рулевой колонки.
Я попытался встать — и машина заходила ходуном у меня под ногами. Похоже, там, в 1938-м, я получил контузию, которая не оставляла меня. Под головой у меня была какая-то мягкая тряпка — одежда морлока. Я скрутил его и положил на скамейку. Присев рядом, я уронил тяжелый ключ, которым Моисей завинчивал фляги. Металл был скользким от крови.
Тяжелые эполеты давили на плечи — я с ненавистью сорвал их и бросил.
Нево оглянулся на шум: его очки распались на две половинки, и один глаз у него заплыл.
— Приготовься, — прохрипел он.
— К чему?
И тут кабина окунулась во тьму.
Я невольно отшатнулся, чуть не свалившись на пол. Похолодел не только воздух, но и кровь в моих жилах. В висках снова застучало. Охватив себя руками, я пробормотал сдавленно:
— Что случилось? Почему нет света?
В ответе из темноты прошелестел голос морлока:
— Это продлится всего несколько секунд. Надо подождать…
И тут же тьма рассеялась, и серый свет снова просочился в кабину. Разглядев под собой пол, я опустился на колени перед Нево.
— Что происходит?
Ответ его был краток:
— Лед. Мы проходим сквозь Ледниковый период. Льдины и айсберги с севера постепенно сковывают моря и землю — затем приходит период потепления, и они вновь оттаивают. Временами мы исчезаем под пленкой льда толщиной в сотню футов.
За ветровым стеклом сквозь лед я разглядел русло Темзы, покрытой льдом, и тундровую растительность — мелкую колючую траву, розовеющий вереск и редкие деревья. На последних туманилась не то листва, не то хвоя — я не мог разглядеть из-за быстрой смены сезонов. И, тем не менее, это могли быть дуб, ива, тополь, вяз, боярышник. От Лондона, похоже, ничего не осталось: ни призрака высотных домов в сереющих небесах, ни следа присутствия человека, И вообще этот пейзаж казался незнакомым, искаженным ледниковой мерзлотой.
И вот я снова увидел его приближение. — Лед надвигался на нас. И снова нас укрыла тьма. Чертыхаясь, я засунул руки под мышки: пальцы на руках и ногах ломило от холода, лицо пощипывал мороз. Как только льды раздвинулись, перед нами открылся ландшафт с морозостойкими растениями. Я по-прежнему силился понять, где мы — перемахнули в прошлое через всю историю человечества или находимся в отдаленном, но альтернативном будущем, когда на земле уже нет человека. На моих глазах по суше мигрировали глыбы льда высотой с человека, причем с такой скоростью, словно катились на колесах. Это был явный эффект земной эрозии.
— Как долго я был без сознания? — попытался я выяснить у Нево.
— Недолго. Примерно полчаса.
— Так нас уносит в будущее?
— Мы проникаем в прошлое, — сказал морлок, оборачиваясь ко мне и дергая заплывшим глазом. — Я в этом совершенно уверен, потому что временами видел Лондон, который возвращался к своему первоначальному историческому облику.
— То есть — ни к чему? К развалинам?
— А затем к природе, распадаясь на хижины и деревья. Между оледенениями я успел заметить, что мы проходим несколько десятков тысяч лет каждую минуту.
— Надо подумать, как мы будем тормозить. Можно найти подходящий век…
— Не думаю, что мы сможем управлять этим полетом во времени.
— Что?
Морлок развел руками — и я заметил, что шерсть на его руках мгновенно покрылась инеем — и мы снова опустились в темную ледяную гробницу, и голос его зазвучал как под сводами склепа:
— Это примитивная модель машины времени. У нее есть пусковой рычаг — и только. Механизм не отлажен, многие индикаторы и рычаги разъединены, так что вообще непонятно, что здесь работает… Даже если нам удастся что-то исправить, я не представляю, как выбраться из машины, чтобы заглянуть под капот.
Мы снова вынырнули из-подо льда в тундровый пейзаж. Нево завороженно уставился в ветровое стекло:
— Ничего себе: скандинавские фьорды еще не прорезались, а озера Европы и Северной Америки, образованные тающими ледниками, еще только фантазмы будущего.
Мы уже прошли зарю истории человечества. В Африке сейчас можно застать австралопитеков: неуклюжих и кровожадных, но зато двуногих, с обезьяньими чертами лица, маленькой черепной коробкой и выдающимися челюстями…
Громадное холодное одиночество овладевало мной. Я уже смирился с тем, что заблудился во времени, но теперь предо мной маячила еще более удручающая перспектива: остаться в ледяной клетке наедине с морлоком, быть может, навсегда! Ведь может быть, мы остались единственными представителями разума на этой оледеневшей планете.
— Получается, нам не разобраться с управлением, пока мы не достигнем Начала Времен…
— Сомневаюсь, что мы до этого доберемся, — отвечал Нево. — может просто закончиться действие платтнерита. Остается только надеяться, что это случится до того, как мы пройдем ордовик и кембрий [17] , и до того как войдем в эпоху до появления на земле кислорода.
— Прекрасная перспектива, — поморщился я. — И это, полагаю, еще не самое худшее.
— Что же может быть хуже?
17
Периоды палеозойской эры.
Я выпростал онемевшие негнущиеся ноги из-под себя и сел на ребристо-холодный металлический пол.
— У нас совершенно нет провизии. Ни воды, ни пищи. Даже теплой одежды! Как мы выживем в этом холодильнике? И сколько? Несколько дней или меньше?
— Палеозойская эра, если мне не изменяет память, продолжается 340 миллионов лет. При такой скорости у нас есть запас времени.
Нево не отвечал.
Я был не из тех людей, кто безропотно покоряется судьбе, и поэтому проявил рвение в изучении принялся ретиво изучать панель управления. Сказать, что я чего-то этим достиг — нельзя, но немного успокоился. Правда, непонятно, отчего. Вскоре я понял, что Нево был прав: мне так и не удалось отыскать способа управлять этим «мобилем», так что моя энергия вскоре иссякла, и я погрузился в мрачную апатию.