Кораблики, или «Помоги мне в пути…»
Шрифт:
– Ты не прав. След остался. В делах и в памяти. И… не все еще ясно…
В нагрудном кармане у меня затрепетала плашка радиофона. Я вытащил его.
– Питвик, утро доброе тебе и Петушку! Это отец Венедикт. Чую, что вы неподалеку. Зашли бы, а? Сивка-Бурка тут уже соскучился, бьет копытом.
– Конечно! Мы и так собирались…
2
Сивка обрадованно затанцевал вокруг Петьки:
– А где Кыс?
– Остался дома. Спит.
– Не отошел еще от вчерашнего обжорства, –
Петька покосился недовольно. Не любил, когда обижали ненаглядного Кыса даже словом. Даже шутя.
– Сивка-Бурка, конь-огонь, иди-ка приготовь чай гостям, – велел отец Венедикт.
И Сивка ускакал, полоща клетчатыми штанами.
Отец Венедикт, глядя ему вслед, сказал:
– Упрашивает меня взять к нам одного мальчика. Какого-то Зайчонка. Я не знаю, как быть. С одним-то не ведаю, как управлюсь. Он вот с каждым часом все резвее, все смелее…
– Не бойтесь, отец Венедикт, – серьезно отозвался Петька. – Сивка хороший. И Зайчонок тоже. Им вдвоем лучше будет.
– Так-то оно так…
– А один, без ребят, Сивка не сможет, не привык он. Будет убегать на Пристаня?.
Он это с какой-то сумрачностью сказал. И впервые после нашей встречи я глянул на Петьку с тревогой.
Отец Венедикт – большой, лохматый – встал у окна, запустил пальцы в свою "леонардовскую" бороду.
– Сомнение у меня. Прав ли я, что притянул Сивку-Бурку к себе? А теперь и Зайчонка этого судьба посылает… Что я им в жизни дам? Да и долго ли протяну?
– Теперь поздно сомневаться, – довольно безжалостно сообщил Петька. – Сивка от вас не отлипнет. А от него – Гошка Заяц.
– Может, на "Розалине"-то лучше бы им было? И потом…
Но это он уже явно не всерьез. Со скрытой усмешкой даже. Для того, чтобы мы его поскорее переубедили.
Я сказал:
– Отец Венедикт, вы верите в этот проект? По-моему, авантюра какая-то. Таскать по океанам двенадцать тысяч детишек и готовить в это время для них райские кущи на берегу… Ну, плавание – это ладно. Это, может быть, исполнят. А где ваша Республика возьмет столько средств для детских городков, откуда наберется столько приемных родителей? Это в условиях растущей семейной жестокости, о которой трубят газеты! От родных-то отцов-матерей дети бегут, а тут…
– Я и сам о том же размышляю, когда слушаю передачи о "Розалине". Много розовых слюней вокруг этого дела напустили. И как-то неожиданно всплыл этот проект. Откуда, почему? Однако нельзя не согласиться, что замысел добрый…
– Кто за это взялся-то?
– Специальная комиссия по детским вопросам при самом премьере. Называется "Радужный мост".
– Не ЧПИД?
– Упаси Господи! Всех деятелей ЧПИДа прогнали с "Розалины", там сейчас возятся с детишками добровольцы, молодежь из учительских лицеев… Оно, конечно, трудно верится, что за полгода подготовят для ребят иную жизнь, да всегда хочется уповать на лучшее… А хуже все равно уже не будет. Некуда…
– Есть куда, – набычился Петька. – После счастливого путешествия загонят опять всех в тюрьму…
Отец
– Не гневи Бога, чадо, надейся на хорошее. Детишки эти хлебнули столько, что заслужили счастливую судьбу… К тому же и международные фонды принимают участие…
Потом пили мы чай с вкусными сухарями и земляничной пастилой. И смотрели стереоэкран. Шел смешной фильм про пиратов, которые готовили хорошим людям разные ловушки и сами в них попадались. Решили взорвать парусник своих противников, но перепутали сундуки: вместо взрывчатки сунули в чужой трюм ящик с сокровищами, адскую же машину оставили у себя. И рвануло так, что от экрана донесся настоящий жар и запах гари. Неудачливых флибустьеров унесло взрывом на необитаемый остров. Там они, ободранные, перепуганные, и остались до начала новой серии.
Сивка и Петька хохотали. Сивка – от души, Петька, по-моему, за компанию. Глаза у него не очень-то смеялись.
А когда мы шли от дома отца Венедикта, Петька стал совсем грустно-задумчивый.
– Петух! Давай договоримся: не будем сегодня думать ни о чем печальном. Ну разве не заслужили мы хоть день жизни без всяких тревог?
– Ага… не будем о печальном. Только… – Он быстро и просительно глянул на меня искоса.
– Что?
– Давай об этом еще немного. Чтобы уж закончить… Пять минут…
– Ну давай, – вздохнул я. И выжидательно замолчал.
Мы вышли с кладбища и шагали вдоль решетки. Было очень тепло, началось второе цветение одуванчиков, они солнечно желтели у изгороди.
– Пит… А не могло случиться, что "Игла" взорвалась не сама?
– То есть?..
– Ну… кто-то нарочно… подстроил…
– Зачем?! И кто?!
– А если Полоз?
Я даже разозлился:
– Знаешь что, дорогой? Извини, но тебя надо показать врачу. Чтобы избавить от дурацких пустых страхов!
Иногда такая вот сердитая прямота встряхивает лучше лекарства.
Но Петька никак не встряхнулся. Сказал подавленно и упрямо:
– Он, по-моему, все может…
– Что он может? Без капсулы, без подготовки и знания Ключа перенестись по туннелю на "Иглу" и засунуть под пульт ящик с эр-тэ?
Петька отозвался все тем же тоном:
– Не знаю. Иногда кажется… – И вдруг дернул головой, вскинул незнакомые, колючие глаза. – Пит! Ящик с чем?
– С реанатином. Взрывчатка такая. Применяется для строительных работ. Я вспомнил потому, что с ее помощью базу строили… Петька, что с тобой?
– Ты сказал… эр-тэ?
– Ну да, сокращенно. Марка такая…
– В треугольнике?
– Что в треугольнике?
– Пит, дай блокнот! – он сам полез мне за пазуху, вытащил кожаную книжку с калькулятором, часами и электронным карандашом, развернул. – Смотри! Вот так, да?
На листе появились буквы "RT", замкнутые в треугольник, а вокруг треугольника – эллипс, похожий на знак планетарной орбиты.
– Д-да… кажется. Петька, я…
– Пит! В трюме "Розалины" ящики с таким клеймом!