Коралловый город
Шрифт:
— В твоей речи настойчиво звучит нотка печали. А мне рассказывали о Каппе пруда Тарусава, как о самом веселом существе. Его шутки так смешны и остры, что поневоле забываешь о всех своих бедах и печалях, — говорили мне.
— Тот, кто сам не знал горя, не сумеет заставить других забыть о нем, — вздохнул Каппа.
— Расскажи о своей беде, может быть, я помогу тебе.
— Нет! Прохожий может лишь снять соринку с чужой головы или сдвинуть с дороги мешающий камень. Но он не может врачевать сердце.
— Но прохожий
И показалось ему, что солнце осветило лицо Каппы — так оно просияло от радости. Он схватил перстень и прижал его к груди.
— О сын мой! Наконец-то я услышал о тебе! Ты жив, ты подаешь знак!
— Да, он жив, Каппа, — ответил Остроклюв. — Но он не свободен.
— Я знал, что его держат в заточении, иначе он давно убежал бы и вернулся ко мне. Скажи, где эти решетки?
— Они не простые. — вдохнул Остроклюв. — Это решетки зла.
И он рассказал, как встретил по пути Долгопера и тот проговорился, рассказав о похищении Капельки.
— До сих пор меня удивляло, почему царевич при кажущемся его благородстве так легко уступает Лупибею, Великому Треххвосту и старается не вмешиваться в их злодеяния. Теперь я понимаю: ядовитое зелье отуманило его душу.
Каппа поник головой.
— Чего ты хочешь от меня? — произнес он.
— Помощи. Горюя здесь, на этом камне, не вернешь сына Капельку. Садись ко мне на спину, и мы полетим туда, где он томится, чтобы освободить его. Но томится он не один, и освободить его можно, только освободив жителей замка и Кораллового города.
— Понимаю, — сказал Каппа. — Если упавшее дерево придавило пять птенцов, нельзя вытащить одного, не приподняв дерево и не освободив всех.
— Но птенцов можно освободить одной силой, — добавил Остроклюв, — а для того чтобы освободить морских жителей, нужна не только сила, но и ум, смелость, отвага… Так не теряй времени. Садись и летим! Ведь и на земле люди ждут, когда я верну им утерянную радость.
Через минуту над старым парком и чудесным прудом взмыл вверх чеканный силуэт старого аиста. На его спине, крепко вцепившись в перья, сидел Каппа пруда Тарусава.
Путь к дельфинам
— Если вокруг мрачного замка Великого Треххвоста столько сторожевых поясов, то сколько же их должно быть вокруг Моря Счастья? — сказала Смешинка. — В замке жить несладко, но как его охраняют! А уж в Море Счастья все хотят попасть, наверное. Отбоя нет!
— Да, видать, там охрана поставлена что надо, — поддакнул Храбрый Ерш. — Не прорвешься… Но где оно?
И он с сомнением посмотрел на Сабиру, которая уверяла их, что плывут они правильно.
Крылатки устали, и карета опустилась на дно. Путники сошли прогуляться.
— Надо спросить кого-нибудь, туда мы плывем или нет, — Храбрый Ерш ухватил пробегавшего мимо Шримса-Медвежонка.
— Скажи нам, где Море Счастья?
— О-о! В Море Счастья не каждый попадет! — Шримс-Медвежонок хитро улыбался.
— А кто же? — придвинулись к нему путники.
— Узнаете… В ту сторону поезжайте и узнаете, — Шримс-Медвежонок вырвался и проворно нырнул в какую-то щель.
— Я же говорила, — сказала Смешинка, — там охрана — ого!
Они сели и задумались. Что же делать? Вдруг раздался торопливый стук Морского Уха.
— Тревога! Тревога! Я опять слышу погоню! Все вскочили.
— Какую погоню? Кто гонится?
— Лупибей.
— Но ведь Акулы растерзали его.
— Значит, не растерзали. Я слышу его голос… он кричит. Ох, плохи наши дела! Горе нам!
— Что такое? — переполошились беглецы.
— Он напал на наш след.
— Да как же он сумел? — удивился Язык. — Море такое большое!
— В его карете находятся три Угря-сыщика. Их носы учуют в воде даже прошлогодний след крохотной Пандаги — рыбы-Муравья. А уж по нашим следам они идут, нигде не сворачивая. Меч-рыб в упряжке теперь вдвое больше, и несутся они, не останавливаясь ни на миг.
— Тогда и нам нельзя задерживаться. В путь! В путь! Со стонами впряглись Крылатки в карету и потащили ее.
Храбрый Ерш поплыл рядом, чтобы не перегружать карету, и заставил Языка сделать то же.
— Сколько дней пути до Моря Счастья? — спросила Смешинка.
— Три, — грустно ответила Сабира.
— А скоро ли нас догонит Лупибей?
— Он догонит нас за один день, — печально прошелестело Морское Ухо.
— Веселее смотрите, друзья! — воскликнула Смешинка. — Нам осталось жить целый день. Большой прекрасный день!
Карета плыла над угрюмыми скалами, на которых там и сям виднелись воротники актиний. Потом скалы кончились. Потянулся ровный желтый песок. Путешественники увидели, как впереди вырастает какая-то голубая гора. Они подъехали поближе и оказались перед лежавшим на песке большим синим Китом. Он заговорил, глядя на них помутневшими от страдания глазами:
— Сжальтесь надо мной, проплывающие! Замучили меня прилипалы, присоски и балянусы. Не могу дальше плыть, опустился на дно и задыхаюсь. Если вы не поможете, не снимете с моей шкуры паразитов, то я погибну.
— А если мы остановимся, то тоже погибнем… — возразил было Язык, но Смешинка оборвала его:
— Ну и пусть! Зато спасем Кита! А так и мы погибнем, и он, — какая же от этого будет польза!
— Верно, — согласился Храбрый Ерш. — Неужели мы так боимся Лупибея, что откажемся помочь Киту и пустимся удирать?
— Это будет большое дело нашего последнего дня, — добавила Сабира.
Они остановили карету и принялись обдирать с кожи Кита присосавшихся противных паразитов. Их было видимо-невидимо.