Кордицепс

I

Он бродил по лабиринтам пустой комнаты. Петляя, меняя направление движения, ускоряясь и притормаживая. Воображаемый Минотавр преследовал его не страхом смерти, а страхом какой-то недосказанности, что для писателя еще хуже. Главное, он не чувствовал себя Тесеем. Груз всех внутренних пороков, желаний и убеждений упирался рогами в спину, а зловонное дыхание обжигало затылок. Вдруг раздался спасительный телефонный звонок. Впервые он проникся почти любовным трепетом к этому нелюбимому устройству. И хотя зеленый андроид, конечно, не мог покорить его сердце, все же, он задумался о покупке телевизора в свою пустую комнату, только обязательно с доступом к сети. Впрочем, зачем ему такой доступ…

Телефон все также звонил, напоминая о своем присутствии. Писатель поднял трубку. Знакомый женский голос продиктовал адрес и время встречи. Хорошо иметь своего редактора, хуже, когда он имеет тебя.

С Катей они были знакомы еще с университета. Уже тогда она выделялась своим упорством, медленно, но верно перерастающим в наглость, а для девушки это даже важнее красоты. Потому парней у нее было

много, друзей – еще больше, а врагов – не счесть. Вклиниться в эти ряды за годы учебы он так и не смог. Хотя сам считал, что их связывали хорошие тесные отношения: на выпускной фотографии он стоял позади нее, а постороннему такое место не доверишь. Да, и сам писатель в университете держался обособленно, находя отдушину лишь в своих замудренных текстах, которые строчил на обрывках страниц конспектов таким мелким почерком, что разобраться в содержании, порой, даже самому было накладно. Зато получались удивительные шпаргалки, которые пользовались необыкновенным спросом до третьего курса. После третьего курса на смену им пришел миниатюрный наушник, и друзей у писателя не стало вовсе. Наверное, именно тогда он и обиделся на значительную часть нового цифрового мира. Казалось, чем больше экранов, направленных на тебя, тем сложнее остановить внимание хотя бы на одном, не говоря уже о том, чтобы понять смысл происходящего на остальных. Но писатель не любил грустить. Даже в самые унылые дни он находил в себе силы придумать избитое, но обнадеживающее выражение этой унылости. И случалось, доходя до своего среднего значения, такая унылость приобретала воодушевляющий характер. Иными словами, ему удавалось заставить себя вставать с кровати. Заставить себя работать было гораздо сложнее. Тем не менее, периодически он писал. Небольшие рассказы. Порой смешные, порой грустные, как представлялось самому, очень талантливые, а главное, искренние. И однажды он дописался до такого момента, когда просто сложить в стол рукопись не получилось. Не из-за отсутствия в столе места, а из не желания самой рукописи пылиться в узком темном месте в стопке с какими-то бездарями, когда она может зажить совершенно иной прекрасной жизнью на книжных страницах книжной серии книжных рассказов. Желание рукописи превратиться в типографский текст выше желания писателя сжечь ее. Будучи подневольным, он отправил рассказ в известный литературный журнал. Чтобы уподобится многим хорошим писателям, он сделал это без особых надежд на публикацию. Убеждал себя в пустоте и недостойности даже мыслей о признании и славе, а, между тем, что-то внутри скребло. Тихо-тихо, но очень назойливо. Со временем он стал донимать себя вопросами: почему нет вестей из редакции? почему так долго? дошло ли письмо?.. Затем стал донимать ответами: просто, он – бездарь; просто, у рассказа не тот формат; просто, уже давно никто ничего не читает, а вся его затея – просто, глупость. Все очень просто, а сложности мы придумываем сами.

И, все же, спустя несколько месяцев с ним связались. Не очень приятный голос сообщил приятные вести о предстоящей публикации. Писатель был неимоверно рад, хотя и не подавал вида, делая себе замечания о справедливости и неизбежности такого обстоятельства. Спустя еще некоторое время его действительно опубликовали. Купив в ближайшем киоске свежий номер, он, боясь заглянуть в него на улице, помчался домой. Интимность момента едва не заставила зажечь свечи. Хотя, воображение их уже давно зажгло. Что может быть лучше первой публикации? Первый секс, первая зарплата, покупка первого автомобиля, уйма вещей… но только не для писателя. И ему самому нравилась эта наивность. Было в ней что-то девственное, чистое. Бурные, неудержимые фантазии о предстоящей успешной творческой карьере казались сродни детским мечтам о покорении космоса, удивительных далеких путешествиях, а потому не были противны, даже, очень наоборот.

Сказка продолжалась. Через неделю все тот же противный голос пригласил его на встречу. Не в редакцию, в ресторан. Он был редким гостем подобных заведений, а о подобной встрече и мечтать не мог. Но жизнь сумасбродная дама и порой выкидывает странные номера. В такие моменты она по-настоящему прекрасна, как прекрасен факт признания, одобрения, восхищения, благодарности и любви – всего того, чего так жаждала голодная душа писателя, одновременно превознося и унижая себя за это. И ее стали кормить. В ресторан вместе с представителем редакции пришел еще один мужчина. Небритый, неопрятный и неразговорчивый. Но, как оказалось, известный режиссер, что оправдывало все эти недостатки. Вышло так, что он, как всегда это происходит, совершенно случайно наткнулся в журнале на рассказ неизвестного автора. И то ли наткнулся он на него уж очень болезненно, то ли затянувшееся похмелье пробудило творческий интерес, который в течение очередной пьяной бурной ночи перерос в идею. Идея – в сценарий. Сценарий – в фильм. Хотя до этого еще было далеко. Пока был только писатель, режиссер и бутылка мерзкой теплой минеральной воды между ними. Он смотрел то на нее, то на писателя, то на задницу официантки, и было не понятно, от чего ему становилось хуже. Нутром почуяв всю тяжесть его состояния, писатель забеспокоился, что стал этому невольным виновником. Потому, как только представилась возможность, он тут же со всем согласился. Даже не дав открыть рот неприятному типу из редакции, дабы своим неприятным голосом напомнить о своем неприятном присутствии. Конечно, и кто его за это осудит… Не часто таким как он выпадает шанс согласиться на экранизацию своего скромного произведения, поучаствовать в создании сценария, может даже, сыграть в нем какую-либо роль и не проследовать за подобные фантазии в известном направлении. Так все и вышло. Так все и завертелось.

Звонков стало на порядок больше. В течение дня нужно было повсюду ехать. Общаться с разными людьми, причем, не всегда умными. В общем, жизнь писателя понемногу менялась и ему нравились эти перемены. Как после этого не верить в судьбу или смотреть прогноз погоды…

И вот также в один из дней совершенно случайно он встретил Катю, точнее, она встретила его. Совершенно случайно она пролила на него кофе и также

случайно узнала в пострадавшем своего почти любимого однокурсника. Затем рассказала, как недавно читала о его творческих успехах, о сотрудничестве с известным режиссером, обо всем обо всем и очень подробно. Конечно, совершенно случайно. Говорила она быстро, долго и красиво. Писатель молчал и слушал. Он любил слушать красивых женщин, особенно, если они его хвалили. Видимо, Катя это знала, потому на похвалу не скупилась. В конце ее монолога ему даже стало как-то не по себе, и вместе с благодарностью он бросил в ответ несколько неловких комплиментов. Она кокетливо улыбнулась, поправила волосы, томно стрельнула глазками, и через паузу, мягко откинулась на спинку кресла, не забыв по пути продемонстрировать остальные прелести своего тела. И в этом она была хороша. Так они проболтали еще около получаса. Вспоминали студенческие годы, смешных преподавателей, тяжелые экзамены, прочие всякие нелепые ситуации, о которых говорят на всех подобных встречах одноклассники, однокурсники, сослуживцы и сосидельцы. Это была ее игра, а он с удовольствием принял все правила. В конце концов, всегда приятно получить главную роль, если ранее лишь поднимал или опускал занавес.

После встречи писатель узнал о Кате три вещи: работала она в каком-то издательстве; их встреча – это знак свыше; ее любимый французский ресторанчик расположен в двух остановках от его дома. Свидание назначили на субботу. На Кате было восхитительное вечернее платье, на нем – прошлогодний костюм. Она иссякала хищное благородство, он – заячью неуверенность. Весь вечер она говорила, он молчал. Писатель прекрасно понимал, к чему все идет. Он не был искушен женским вниманием, но природное чутье с бокалом красного отчетливо и ясно улавливали страстные флюиды со стула напротив. И, конечно, он не стал им противиться. Любовный опыт для писателя сродни визита музы. Катя же на природном уровне знала, что секс – самый простой способ привязать к себе мужчину.

И привязала. Только, чем туже, тем менее приятно. Обустроив его личную жизнь, она принялась за творческую. Подписав несколько формальных договоров, она не формально начала представлять его интересы, при чем, очень активно, с присущим ее упорством. Писатель даже стал завидовать: так самоотверженно, как она, работать он не мог и писал по старинке. С перерывами, иногда по утрам, иногда бессонными ночами. Катя читала всё и очень внимательно. Что-то исправляла, что-то выбрасывала, что-то забирала на публикацию. Помимо прочего, она записывала его на всевозможные лекции, семинары по сценарному мастерству, отправляла на творческие вечера известных писателей, договаривалась о небольших интервью или же сама строчила статьи в разные издания. Подобная забота нравилась писателю, и он опускал глаза на всплывающие условности, во всяком случае, пока они не превращались в айсберг. Когда это случалось, Катя умело находила способ растопить лед, чаще всего делая это в постели. И со временем он привязался к ней, конечно, не любовью, но влюбленностью.

Вскоре режиссер приступил к съемкам фильма, и писатель иногда ездил на площадку. Сидел в стороне, придавая себе задумчивый и рефлексирующий вид. На самом деле, особых мыслей у него не возникало, был лишь простой интерес. Сродни чтения отзывов, критики и прочего удовлетворения своего эго. Но писать он не бросал, да и как… Катя жестко контролировала каждую строчку, и, казалось, пишет он уже не для себя.

В моду вошла фантастика. Практически всё, что издавалось и было популярным, а издавалось только то, что могло стать популярным, были фантастические романы о волшебниках, супергероях, суперзлодеях, кровососущих и мертвоходящих. Те же мифы, только в гламурной обложке и обязательно с кинематографической начинкой. Складывалось впечатление, что читают книги только те, кто пытается писать сам, а на экран смотрят все, не находя большой разницы. Для писателя разница была очевидна, как разница между просмотром порно и занятием любовью. Но тренд и Катя были сильнее его умозаключений. Тем более, зарабатывать можно – как угодно, а затем творить для себя – как получится. И он стал писать свой первый роман.

II

За окном просыпалась весна. Уже самая настоящая: теплая, красивая и шумная. На остановке напротив его окон две старушки-подружки ругались с молодой девушкой. Активно качали головами, при это не забывая дирижировать, и делали все так яростно и живо, что стало казаться: не только любви, но и ненависти все возрасты покорны. Молодая девушка лишь изредка поворачивалась в их сторону, видимо, очень колко, после чего старушки взрывались похлеще любого Эйяфьядлайекюдля.. И это работало. Писатель всегда любил вот так у окна подсмотреть за сторонней жизнью, ее ритмом, вибрацией, даже запахом. Тем самым, он словно наполнял себя чем-то недостающим. Из своей уютной квартиры подобные наблюдения казались ему сродни просмотра хорошего кинофильма. Даже теперь представилось, как старушки и девушка заканчивают свой бесполезный треп, поворачиваются к капризному зрителю и с поклоном уходят в затемнение, из которого следуют титры. Вместо титров к остановке подъехал троллейбус, скрыв главных героев грязным кузовом. Какой жизненный, все-таки, сюжет.

Как всегда неожиданно зазвонил телефон. Снова противно, снова банально, снова не к месту. В который раз подумав сменить мелодию, писатель произнес в трубку многозначительное:

– Да.

– Привет. Узнал, как дела?

Конечно же не узнал. И никогда не узнавал. Этот похожий на всех и не похожий ни на кого голос.

– Кто это? – не стал гадать писатель.

– Ааа, старичок, богатым буду. Это я – Патош.

Из десяти персонажей своего прошлого, с которыми писатель совершенно не желал встречаться снова, начиная с рыжего хулигана со школы и заканчивая озабоченным доцентом с университета, Патош занимал одиннадцатое место. Потому как вся его сущность была непонятна здравому смыслу нормального человека, хотя смысла в нормальных людях Патош тоже не находил. Но почему-то считал писателя своим лучшим другом. Познакомились они в университете. Просто и банально, если отбросить некоторые условности. Если не отбрасывать, то из подобных условностей можно состряпать бульварный детектив.