Корела
Шрифт:
Потайной ход за тын был в каждой православной обители или крепостице, как без него вылазку сделать, гонца к воеводе отправить или помощь извне получить. Его еще при строительстве старались проложить, причем тайно, а в самой обители о том знали только настоятель, келарь и пара доверенных чернецов из принявших схиму ратников. Так и в этой обители было, что «лосевской» именовали, слишком много тут ходило этих животин, да и огромный валун рядом лежал, на голову лося похожий. Обычно ход вел или к обрывистому берегу речки, или в овражек, за обратную сторону от скита, и вел от него саженей на полусотню, не больше — долбить каменистую землю слишком трудоемкое занятие. Но приграничье со свейскими владениями того требовало — набеги шли постоянно, да и «лихие
— Идем, и режем супостата, — негромко произнес Анкундинов и посмотрел на Савелия Лаврентьева. Тот стоял чуть в стороне со своими холопами, все трое имели тугие татарские луку и саадаки, набитые стрелами.
— А тебе нас прикрывать, боярин, — обращение было обычным для всех «детей боярских». То была самая многочисленная категория «служилых людей», имеющих дворянские привилегии. Обычно им давали на «прокормление» одну-две деревеньки по два-четыре дома в каждой, все подати от оных шли им на обеспечение «выхода». И каждый из них выставлял со ста чатей пашни по ратнику, и все записывалось в «разрядные книги». Беда только в том, что если побегут людишки с земли в поисках лучшей доли, сгорятт ли деревеньки — «сын боярский» все равно должен выходить в «поле» с соответствующим числом боевых холопов, в полном вооружении и с конями. У приказных дьяков на то всегда был ответ — «мужики от хорошей жизни не бегут, а потому помещики худые и ленивые».
— И тебе с ними быть, мних, незачем в сечу лезть, — Тимофей повернулся к чернецу с арбалетом. Лить кровь монахам нельзя, саблю ведь рука держит, и смерть на ней будет. А вот стрелять во врага, грех не велик — попадет стрела или болт, то такова судьба и воля господня.
— Бейте в тех, кто вмешаться попробует, а потом отход наш прикрывайте. Мыслю, что справимся…
Вот только особой уверенности в голосе пятидесятника не послышалось — идти с полудюжиной во вражеский лагерь с одними бердышами было «дорогой в один конец». Убьют их всех там, хотя ворогов побьют множество — резать сонных ночью куда удобнее, не то, что днем с ландскнехтом в строю биться. У них эта вылазка есть единственный шанс нанести супостату серьезные потери, ворог сейчас спит и рассвета сам до дрожи боится. Ведь если неведомый стрелок снова палить начнет — всех убьет в чистом поле. Столь быстрой и меткой стрельбы никто из стрельцов не то, что не видел — не слышали, даже испив множество чарок «вымороженного» пива или «хлебного» вина. И легенд таких не слагали, но вчера с утра все воочию увидели, приняв за неведомое колдовство, не иначе…
— На, сука! Сгинь, нечисть! Уходим, братцы, уходим!
Пятидесятник ударил бердышом по руке со шпагой, что попыталась проткнуть его, вот только сталь звякнула по железной пластине нагрудника, в который раз спасшего Анкундинову жизнь. И хотя свей отпрыгнул, но огромное лезвие черкануло противника прямо по сгибу локтя. Не отрубил длань, но от того, что мигом перерезал сухожилья и вскрыл главную жилу, из которой хлынул поток дымящейся крови, схизматику было не легче — взвыл нечеловеческим, дурным голосом от нестерпимой боли. И правильно — надо ему в доспехах спать и налокотники надеть, или не снимать их на сон. А раз не удосужился этого сделать — подохнешь к утру, если лекарь руку тебе отрезать не успеет. Или будешь до конца жизни с культею.
— Уходим, братцы! Поспешаем!
Пятидесятник отмахнулся бердышом от наседавших врагов, и тут они стали падать — из тел торчали стрелы. Их прикрывали, и он, задыхаясь, побежал к кустам. Оглянулся — за ним последовал только расторопный Лука, а вот четверо стрельцов сгинули в схватке. Теперь нужно было поспешать, догонят — на куски изрубят. Но оглянувшись во второй раз, Тимофей осознал, что на этот раз никто из них от смертушки не уйдет — нахлестывая лошадей, в их сторону скакали два десятка хаккепелитов. Встреча с ними в такой ситуации, а опыт у него имелся, не раз и не два сражался с ними, всегда заканчивались одним — безжалостной схваткой. Но вшестером против двух десятков не выстоять, никак не выстоять, и не уйти к спасительному лазу — конные пеших быстро догонят. И сложат они тут свои головы, хоть не зря…
Шведская интервенция 1610–1617 гг. на карте. «Заглотить» как видно, хотели все бывшие земли «Господина Великого Новгорода», и основать на них вассальное Новгородское королевство". Как говорят в народе — «губа не дура». Но даже после заключения мира отторгнули немалый «кусок», без которого нынешняя Финляндия смотрелась бы бледно…
Глава 13
— Вот вы мне и попались, голубчики. Хорошо, что не пошли, почувствовали засаду, и не одна она, судя по всему…
Стефанович ухмыльнулся — вот уже полчаса он недвижимо лежал на холодных камнях и не шевелился. По всем расчетам выходило, что неприятель выставит в лесу дозоры, чтобы перехватить все пути подхода к своему лагерю. А еще блокировать обитель на случай того, что оттуда русские отправят гонца в Корелу. И после полуночи отправился в путь, отправив впереди себя парня — тот был охотником, пока к хаккепелитам не попал, отдали в виде «живого оброка» в услужение. Вася лес чувствовал, он был для него родным и по наитию, или чутью, тут термин не важен, вывел его к вражескому лагерю, попутно обнаружив две засады. И вот теперь, глядя на солдат, а перед ним были вышедшие из-за кустов полдесятка немецких мушкетеров, крутящих головами и о чем-то переговаривающихся, он окончательно принял решение. Если есть хоть малейший шанс обрести в этом мире «живую силу», им следует воспользоваться, пусть даже с риском. Пока один в этом мире, то он никто и звать его никак, несмотря на карабин с семью сотнями патронов к нему. Надо обустраиваться, даже стать самозванцем, но это реальный шанс получить себе место под солнцем, а не стать прирезанной тушкой. А момент был самый удачный, может и не быть другого случая. Сама судьба ему благоволит, подставив этих немцев под прицел.
Русские на вылазку пошли, вот и вся сумятица и шум. А немчики решить не могут, то ли к своим бежать, или на месте оставаться. Только есть одна аксиома — выявленная засада таковой перестает быть и подлежит безусловному уничтожению. Чем и надо заниматься, без этого выполнить все задуманное будет гораздо труднее. Стефанович ухмыльнулся и выбросил все мысли из головы, прильнул к прицелу. И через секунду стал стрелять, поведя стволом в сторону и ловя каждый раз новую жертву. Три выстрела — три трупа, ибо живых после попадания пули в грудь или голову не бывает, особенно когда бьешь с дистанции в сорок шагов. Это для пистолета обычная дистанция, а для карабина самая убойная — практически в упор.
— Хальт! Хенде хох!
Знакомую по кинофильмам команду Владимир отдал рявкающим голосом, и тут же ее повторил, несколько расширив набор слов, благо немецким языком владел в достаточной степени, так дела решать лучше, когда в них обходишься без переводчика.
— Стой! Руки вверх! Кто не замрет — немедленно умрет! Пристрелю, как собаку! Клянусь родовым гербом!
Странно, но лязгающий приказ подействовал — двое караульных, оставшиеся на ногах, застыли как вкопанные, не шелохнулись, и можно быть уверенным — сейчас даже не дышали.
— Встали на колени! Живо! Наклонили головы!
Рухнули оба, будто ноги подрубили, а Стефанович обошел их, и остановился поодаль, прислушиваясь к шуму боя. Русские пошли на вылазку и судя по всему им удалось ворваться в шведский лагерь. Пошла резня, но шведы вояки добрые, уже опомнились. И теперь нужно поторопиться, иначе он опоздает со своей помощью.
— Сейчас пойдете к своему капитану Уве Штеллеру и скажите, чтобы не лез в драку. Пусть посмотрит, как мы шведов истреблять будем, как это сделали вчера утром, и выводы для себя сделает. Отдайте ему эту записку, пусть немедленно прочитает!