Корела
Шрифт:
— Песни партизан, алая заря, молодость моя Белоруссия…
Слова сами легли на губы — он видел зарю, наступало утро первого дня в этом мире, и он не рассчитывал, что будет второй или третий. Просто чувствовал, что все эти пришельцы враги не только русским, но и ему лично, и собирался дать им отпор — пришли незваными, за «шерстью», уйдете «стриженными», жаль, патронов мало.
Палец плавно потянул за спусковой крючок, приклад мягко толкнул плечо. И попал первым выстрелом, что обрадовало — неплохо для почина. В оптику был хорошо виден канонир, забивавший банником пороховой заряд — швед опрокинулся на спину, рухнул навзничь, и только нога задергалась. Но рассматривать первую свою жертву Стефанович не стал — тут же сделал второй выстрел, и снова убийственно точный. Теперь секунду до
— Наша память идет по лесной партизанской тропе…
Он тихо пел, не ощущая, что делает это непроизвольно, слившись всей душой с напевом, а палец продолжал нажимать на спусковой крючок. Цели выбраны заранее, и он поражал их одну за другой, не понимая, как ему это удается. И когда затвор встал на задержку, сигналя, что магазин пуст, он без лишних движений, будто всю жизнь это делал, вставил новую обойму из десяти смертей, пока еще запечатанных в металле. И стреляя по новым врагам, что стояли в перекрестии прицела, продолжал тихо напевать:
— В каждом сердце живет и поныне, в каждой нашей семье с нами малые дети Хатыни…
Белорусские партизаны. 1943 год.
Глава 6
— Твою задницу — куда я попался! От…ся Бобик — Жучка сдохла!
Стефанович выругался чисто по-русски, оторопело глядя вставший на задержку затвор, в то время как его пальцы нащупали в подсумке последнюю оставшуюся в подсумке обойму. Зарядил карабин, оставшуюся планку положил в подсумок, к двум другим, хотя любой в его ситуации просто выбросил ее. Но привычка к бережливости сработала и на этот раз — не любил он «сорить» своим добром, все же трудом честным и тяжким добывал себе на пропитание и достойную жизнь, а не воровством и казнокрадством. Да и в его нынешнем положении каждая мелочь может оказаться спасительной — втрое бережней ко всему сейчас относиться нужно.
— Ты смотри, сообразили, гады, кто их тут проредил. Сметливые оказались — теперь бежать нужно, и как можно быстрее!
И хотя в народе часто говорят, что «хорошая мысля приходит опосля», на этот раз он отреагировал на изменение обстановки своевременно. Вовремя увидел, что два десятка шведских всадников порскнули назад, горяча коней, и направились в его сторону. При этом растягиваясь по фронту, будто устраивая облаву. Почему «будто» — оно так и было, никогда не стоит считать противника дурнее себя. Он и сам бы так поступил в подобной ситуации — любую угрозу в тылу следует немедленно ликвидировать, на войне особенно, и горе той стране, где полководцы отмахиваются от таких проблем. Потом печалиться будут и сетовать, что логистика подвела, коммуникации перерезали. Голова их подвела, да гордыня с пренебрежением к врагу — а за ошибки генералов всегда платят своей кровью солдаты.
Выполз из укрытия, вскочил на ноги, подхватил карабин в руки — еще раз мысленно посетовал на брата и его легкомыслие. Какое «обилие» патронов — всего две пачки, сорок штук — остался десяток!
— Я сделал все что мог, теперь русские пусть сами выбираются. По крайней мере, шансы у них значительно выросли, тьфу — возросли!
Стефанович с детства владел двумя родными языками, но иногда подбирал не то слово, такое бывает, если в местности распространен билингвизм. А в Гродненской области вообще говорят на трех языках — в широком употреблении и польский, причем с каждым годом число «природных» носителей и этой речи становится больше. А вот в минуты волнения Владимир переходил исключительно на русский, используя знаменитую ругань, но старательно обходя любые словосочетания, где было слово «мать», но порой вырывалось в горячке, куда от этого денешься.
— Вашу мать, да сколько вас тут набежало?!
Слева и справа между соснами показались всадники, причем в числе вдвое большим, чем у него оставалось патронов. Принимать бой в такой ситуации самоубийственное безумие, а к героической кончине Стефанович не был расположен. Одно дело помочь русским в трудной ситуации, и совершенно другое погибать за них в безнадежном положении, куда он себя, несомненно загонит, если будет продолжать придерживаться первого решения. А потому направился в ельник — там разглядеть передвижение одинокого партизана чрезвычайно трудная задача, это тебе не кустарник, где будут ветки трястись да птицы гомон устроят.
Он старался дышать правильно, подобрав наилучший темп. Собьешь дыхание, пиши — пропало. На точности стрельбы сразу скажется, а у него патронов практически не осталось, теперь следует беречь каждый. Они буквально на вес золота сейчас, от них зависит жить ли ему, или пришло время умирать — последнего очень не хотелось.
Вот только идти стало намного хуже, когда он выбрался из ельника. Пошел кряж, поросший соснами — самое невыгодное дело, идущего человека легко заметить между редкими деревьями. Другая беда камни, которые буквально произрастали из земли, покрытые мхом. Неправильно поставишь ногу, соскользнешь — вывих, растяжение или перелом гарантированы. И тогда либо стреляться, чтобы не попасть в плен, где его умучают, или добраться до рюкзаков и там, на время, притаиться — но последнее в лучшем для него случае, со счастливым концом, так сказать.
Так что топать по дуге к месту стоянки нужно, и погоню за собой не привести. А там укрытие можно сделать, супчик на газе сварить, чай вскипятить, в тепле ночку переспать — аптечка есть, и вода рядом, что немаловажно. И костер разжигать не потребуется — унюхать дымок враги смогут, как не старайся, от таких случайностей никто не застрахован.
Сейчас, осторожно ступая между камнями, внимательно смотря и себе под ноги, и постоянно оглядываясь вокруг, чтобы не быть застигнутым погоней врасплох, Владимир подивился трудолюбию местных крестьян. Подобное он видел у эстонцев — там камни также лезли из земли, и все поля с огородами были окружены ими. Селяне каждый год вытаскивали валуны и делали из них ограждения, каменные заборы, обмазывая глиной, а потом уже бетонируя. Чрезвычайное упорство, помноженное на привычный труд — каждый на своем хуторе работал так, что надсмотрщики с их палками могли позавидовать такому энтузиазму.
Действительно — своя земля иного подхода требует, тут подгонять никого не приходиться, людским потом землица пропитана. В этом и различие свободного труда от принудительного, и не важно барщина это, или колхоз, не нынешний, а те, которые были…
— Тьфу ты, вот попался!
Лошадиное ржание впереди оказалось для него настолько неожиданным, что похолодел душой и остановился. Враги были не только позади, теперь оказались и впереди, преградив дорогу к спасительному бегству. Всадников пять или шесть, и это не удивительно — конный всегда опередит пешего, особенно, если знает где путь без камней… Таковы кряжи на Карельском перешейке…
Глава 7
— У меня десять патронов, — как мантру повторял одни и те же слова счета Владимир, на которого накатило бесшабашное отчаяние. Сзади враги преследуют, и спереди они появились — теперь не отстреляешься, пробиваться нужно, палить в упор, без промаха. Это не было безумием, как могло бы показаться на первый взгляд. Врагов было шестеро, это много, но превосходство в оружие на его стороне, и редколесье, усыпанное камнями, дает именно ему неоспоримое преимущество.