Корень рода
Шрифт:
— Про то не пишет… Знать, не положено. Он в посольстве служит.
— А-а…
— Семнадцать годов дома-то не был!
— Ого!..
— Я, вишь ли, глухаря для его хочу изловить. А как же! Без мала шеисять годов зверя и птицу промышлял. Старые-то охотники все меня знают. Кого хошь спроси — Нифонтова Кузьму все помнят. Лисиц ловил, волков, сколько медведей взял! А глухаря, рябчика, поляшей — этих и счету нет… А вот уж десять годов, как ревматизм меня свалил, в лесе не бывал, из дому, считай, не выходил… Но для Василья — надо! Вот только глаза
Машина въехала в деревню и, не сбавляя скорости, помчалась дальше. Кузьма с беспокойством оглянулся на шофера.
— Дак это же Студенец!..
— Ладно, сиди. Я тебя до Гарей подкину…
Когда самосвал остановился под высокими березами среди пустыря, Кузьма смущенно пробормотал:
— Вишь ли… Как тебе сказать-то… Неловко вышло. Не взял я с собой денег. Ей-богу, ни копейки нету!
— Чудак ты, дед! — шофер открыл старику дверцу. — Неужели я деньги с тебя взял бы? Ты только глухаря излови. В Африке, смотри, их нету!
Старик заторопился.
— Спасибо тебе, мил человек! Изловлю, непременно изловлю! Теперь-то уж все сделаю!..
Солнце еще только поднялось, и в лесу было прохладно. Не без труда отыскал Кузьма заросшую тропку к моховому болоту, где постоянно водились глухари, и быстро-быстро засеменил по ней. Перед самым болотом он спугнул с земли целый глухариный выводок, и сердце заволновалось, забилось радостно: есть еще птица, не вывелся глухарь!..
Старые слопцы, которые стояли здесь лет пятнадцать назад, уже обросли зеленоватым мхом и сгнили, и Кузьма решил устроить ловушки на свежих порхалищах.
Бывало, за один день он делал до десятка слопцов, и теперь старый навык облегчал работу. Но руки уже не те. Тяжело рубить кряжи, трудно колоть их на плахи для боковин, нелегко настраивать дрожащими руками чуткую насторожку. И пока ползал на коленях, настораживая первый слопец, бревна трижды падали на сухие непослушные руки.
Но Кузьма был упорен и терпелив. К полудню он поставил два слопца.
«Сделаю еще два, и домой!» — решил он.
Но сумел поставить лишь одну ловушку: топор не держался в руках.
— Ну, и бог с ним! Пока трех хватит, — успокаивал себя Кузьма. — Денька через два приду, еще три сделаю. А, может, и в эти глухаришка залезет…
Обратный путь к большаку показался долгим и трудным. Ноги подкашивались, кружилась голова, сапоги то и дело цеплялись за сучья и колоды. Выбрался на дорогу только к закату солнца и понял: до дому не дойти.
«Ладно, и здесь переночую. Вот старуха вся перетревожится…»
Но еще не успел Кузьма решить, что же все-таки делать, как лес справа озарился ярким светом фар…
Через полчаса старик был дома.
— Три слопца поставил! — не без гордости сказал он Марфе, едва переступив порог. — А ты говорила…
Двое суток отлеживался Кузьма на печи, а на третий день опять собрался за Гари. Теперь он на всякий случай прихватил с собой два полтинника и в путь отправился уверенней. Но машин, как на грех, не было. Наконец, из-за поворота показался мотоцикл с коляской.
— Эта
Но мотоцикл остановился.
— Кузьма Никандрович! Здорово! Куда ты?
— Здорово, — ответил Кузьма, вглядываясь в смуглое лицо мотоциклиста. — Кажись, Николка Сидоренков?
— Он самый. Садись, подвезу. Или не по пути? Я в Ларино еду.
— По пути-то по пути…. В Гари мне надо, — Кузьма недоверчиво оглядывал казавшуюся ненадежной машину.
— Садись! — и Сидоренков откинул в люльке брезент.
— Ладно уж. Саду. Только ты не шибко…
— Не бойся, не растрясу… В Гари-то по какому делу? Чего там забыл?
— Да вишь ли, сын у меня приезжает, семнадцать годов дома не был… — начал объяснять Кузьма, но Сидоренков перебил его.
— Это хорошо. А в Гари-то зачем?
— Как это — зачем? Должен я для сына глухаря изловить или нет?
— Вон что! И как же ты его ловить будешь?
— Обыкновенно. Слопцами. Три штуки уже поставил. Еще три сделаю и хватит. Неужто не попадет один-то глухарь, а?
— Попасть-то попадет, только слопцами не разрешено птицу давить.
Кузьма рассмеялся:
— Я, мил человек, всю жисть слопцами ловил! Сотнями птицу в сельпо сдавал.
— Это раньше. А теперь нельзя. Ты же не промысловик, наверно, и билета охотничьего не имеешь?
— Мне все можно! — убежденно сказал Кузьма. — С первого году советской власти пушнину и мясо для народу добывал. Что у меня этих грамот — избу оклеить можно… А тут, здорово живешь — нельзя!…
В Гарях Кузьма подал Сидоренкову полтинник.
— Не надо. Спрячь подальше, а то еще потеряешь. Да слопцы, которые поставил, спругни. Неприятности бы не было.
— Какая там неприятность! — махнул рукой Кузьма. — Спасибо, что подвез. Только ветрено на твоей коляске ездить…
По свежей памяти старик быстро добрался до края болота и прежде всего решил осмотреть слопцы. Первый был пуст. Второй тоже. Кузьма осторожно взрыхлил землю под бревнами и в оба слопца насыпал по горсти прихваченного из дому крупного песку.
Третий слопец был спругнут.
«Ага, кажется, есть!..» — и Кузьма поспешил к ловушке.
Под бревнами оказался рябчик. Это несколько разочаровало охотника, но и обрадовало: начало положено! Рябчик тоже пригодится.
В этот день Кузьма насторожил еще четыре слопца, причем два — на хороших порхалищах, где были даже глухариные перья. Под каждую ловушку он насыпал по горсти песка и, довольный, уже в сумерках вышел на большак.
Подъезжая к поселку в кабине попутного грузовика, Кузьма в этот раз чувствовал себя настолько бодрым, что у него даже возникла мысль: а не заняться ли промыслом дичи для сельпо по договору? Но он тут же вспомнил, что раньше постоянно держал осенью до двух с половиной сотен настороженных опадных самоловов и путик был километров на тридцать по кругу. Мысль о возобновлении промысла тотчас померкла, и Кузьма сразу ощутил, как ноет спина, болят плечи, руки, ноги…