Корень жизни: Таежные были
Шрифт:
Почему? Вижу, следы кабана уходят в другую сторону, но они оставлены «пешим ходом». Почему же атака тигра прекратилась так резко и отчего кабан не побежал?
Подошел к лежке, и сразу стало все ясно: здесь дремал огромный секач. Учуяв тигра, он не только не побежал прочь, но даже шагнул ему навстречу! Поразительное мужество старого вепря!
Пантелеймон сориентировался мгновенно. Будучи сытым и отлично представляя опасность больших острых клыков секача, он, как и накануне, не стал лишний раз испытывать судьбу. Знать, не лишен благоразумия.
В другом месте тигр учуял в дупле старого дуба белогрудого медведя. Снег вокруг дерева был утрамбован, на дубе повсюду виднелись следы зубов и когтей. Даже через корни хотел тигр достать лакомую добычу, но все его попытки были тщетны.
Надолго залег у дуба. А потом все же ушел. Вероятно, на другой день натерпевшийся страху медведь решил сменить «квартиру», ставшую известной врагу.
В одном месте тигр встретил след невесть откуда появившегося волка, тщательно его обнюхал и пошел по нему. Бросил преследование лишь после того, как убедился: серый бежал быстро, догнать его не удастся.
Вечер застал меня в устье ключа Дорохина. На отсчете шагомера 22400. Пора было устраиваться на ночь. Найдя сухой наклонившийся кедр, нарубил смолья и поджег его снизу. Пока дерево подгорало, сварил ужин, натаскал пихтового лапника для постели. А кедр все не падал. Только поздно вечером он глухо рухнул на снег.
Постель — ворох пихтовых веток. Со стороны, противоположной огню, натянул тент. Впереди — долгая и нелегкая ночь. Огонь поджаривает одну сторону твоего тела, другую леденит стужа. Приходится постоянно переворачиваться то на спину, то на живот, с одного бока на другой. К тому же надо следить, чтобы ненароком искра, а то и подкатившийся уголек не подожгли одежду или пихтовую постель. И получается — не спишь, а разные думы думаешь. Этой ночью я больше всего думал о тигре.
Примерно сто лет назад этих «кошек» в Амуро-Уссурийском крае водилось много. Достаточно их было и в начале нашего века. А спустя какую-то четверть столетия численность «амбы» катастрофически упала. В тридцатых годах они жили в основном по Большой Уссурке, в самых глухих урочищах, а всего их насчитывалось около тридцати.
Охоту на тигров правительство запретило, иначе сейчас от них в тайге осталось бы одно воспоминание, да и саму тайгу уже нельзя было бы назвать уссурийской. Как со словами «бенгальские джунгли» неразрывно связано понятие «бенгальский тигр», так и при упоминании уссурийской тайги в воображении непременно встает величественный владыка этих дебрей.
В 1940–1950 годах численность «амбы» постепенно росла, он стал встречаться по всему Приморью и в южных районах Хабаровского края. В шестидесятых годах насчитывалось уже около ста пятидесяти особей, к концу семидесятых — до двухсот, а теперь их в два раза больше.
Быстрое снижение количества тигров совсем недавно наблюдалось и в Индии, а в Юго-Восточной Азии оно продолжается и теперь. В Индии, например, за первые семьдесят лет нашего очень неспокойного века поголовье тигров упало с сорока до двух-трех тысяч, и живут они на площади всего-навсего восьмисот тысяч квадратных километров. Но радует то, что в этой стране решительно взялись за охрану красавца джунглей и успели много сделать.
Полосатый суперкот — зверь древний, как его называют ученые, реликтовый. В наше время, когда процветают в основном мелкие млекопитающие и птицы и вымирают такие гиганты, как носороги, гориллы, страусы и другие, его стараются беречь, всемерно охранять. Но не все это понимают: факты самовольных отстрелов — обыденное явление. Давнее. И потому-то тигр оказался в Красной книге в числе первых, а три его подвида из семи успели безвозвратно исчезнуть. Тигр умен, психика его развита довольно высоко. Он способен оценивать обстановку и по-своему анализировать обстоятельства. К тому же у него остро развита интуиция. Ум и интуиция при совершенных органах чувств, огромной силе и невероятной ловкости делают тигра таинственным, грозным, могучим зверем.
…В кронах деревьев глухо зашумел неожиданно зародившийся ветер: пламя костра, ровное до сих пор, заметалось, несколько угольков подкатилось под меня, и запахло тлеющей хвоей. Заслезились от едкого дыма глаза. Совсем рядом громко заухал филин, а немного подальше взревел кем-то испуганный изюбр — может быть, моим тигром или дым на него понесло. Потом так же внезапно стихло.
Полночь. С чернильного неба меня будто с любопытством рассматривают звезды, вроде бы удивляясь, что заставляет человека мерзнуть здесь, вместо того чтобы спать в уютной постели. И в самом деле, что? Что гоняет меня и моих коллег-охотоведов вот уже столько лет по тайге? И даже после того, как приходилось замерзать, и голодать, и блуждать сутками, и сваливаться в жестокой простуде за сотни километров от ближайшего селения? Сколько раз давал себе слово осесть в городе, да ненадолго зароку хватало…
Мучительно медленно тянется время у ночного костра. Кажется, уже давно не смотрел на часы, ан прошло-то всего ничего. И до рассвета — целая вечность. Хоть бы уснуть часа на три. Днем предстоит долгий и трудный поход.
…Почему-то вдруг следы тигра превратились в человечьи. Я кубарем качусь с сопки вдогонку тому, кого столько дней считал тигром. Мне кажется, он замерзает, а я своим преследованием не даю ему возможности остановиться, развести костер. Вот я его настигаю, а он бежит, сверкая белыми обледенелыми пятками. И когда расстояние сокращается до двух метров, оказывается, что все-таки это тигр бежал, заманивая меня. С грозным рыком набрасывается, вонзает в мою левую ногу когти и зубы. Нестерпимо больно… Просыпаюсь и ошалело тушу снегом прогоревшие до тела брюки. А небо уже чуть-чуть светлеет. Ночь позади, но принесла она не отдых, а новую усталость…
Мои опасения оправдались: следы тигра потянулись в верховья Свекровкиной. Сопки круто спускались к реке справа и слева. Подо льдом глухо шумела вода. В одном месте тигр провалился. Потом катался в снегу, сушил свою шубу. Полежав немного, он пошел берегом реки.
Путь мой и на третий день был тяжел, ноги скользили по камням, пихтач и кустарники цеплялись за одежду на каждом шагу. Валежины и выворотни приходилось огибать почти все время. А тигр прет и прет. Куда? Ведь не видно ни кабаньих, ни изюбриных следов, все звери остались внизу, в кедрачах и дубняках. А здесь — одни юркие соболи да осторожная кабарга.
Пантелеймон тоже, наверное, сообразил. Одна лежка на боку, вторая, третья… Зверь явно раздумывал. После очередной лежки он двинулся к реке, пересек ее и повернул вниз, обратно. Здесь идти легче, место ровное. Начался кедрач. А вот и совсем отлично — тигр вышел на старые затесы давней тропы и уверенно повел меня по ней, как по дороге, вниз по Свекровкиной. Давно бы так, думаю, а то совсем измотал меня по валежнику…
Не знакомый с местностью человек вряд ли шел бы так легко по этой тропе, потому что ее под снегом не видно, а затески попадались редко и плохо различались. А вот тигр шел как по асфальтовой дорожке. Лишь однажды он не уловил вовремя крутого поворота, но тут же нашел его. Я и раньше неоднократно отмечал, что тигры, во-первых, любят ходить по дорогам и тропам, а во-вторых, великолепно их помнят. Зрительная память у них изумительна. Впрочем, справедливости ради замечу, что так же совершенна она и у многих других зверей.