Корень жизни: Таежные были
Шрифт:
Потом я еще несколько раз видел следы Пантелеймона и каждый раз проходил по ним один-два километра. В начале февраля на отпечатках лап тигра почему-то появились пятна крови, а в его поведении заметилось что-то новое. Случалось, он покидал свой участок на три-четыре дня, потом исчез на две недели. И только в самом конце марта Андрей Ефремович раскрыл «тайну» Пантелеймона: рядом с его следами в самой глухомани верховий Васильковки замечены были более мелкие и продолговатые отпечатки лап тигрицы…
Летом мне пришлось покинуть Васильковку и переехать в другой район. Но часто я мысленно возвращаюсь в эти глухие края и всегда думаю: «Как дела твои, Пантелеймон?»
ПОЛМЕСЯЦА В ТАЙГЕ
Предо мною на стене висит карта растительности Сихотэ-Алиня, мудрено раскрашенная акварелью. Различными оттенками красного цвета обозначены леса с кедром корейским: насыщенная краснота соответствует кедровникам, светло-красные тона — кедрово-широколиственным лесам, красно-сиреневые — кедрово-еловым.
Красного цвета больше всего на Сихотэ-Алине южнее Хабаровска. Пятнами раздавленной клюквы кедрово-широколиственные леса показаны на Мухене, Анюе, Гуре. К северу от этих мест и к востоку все залито желтизною лиственничников и синью пихтово-еловой тайги.
Я очень ценю кедр, и за этой игрой красок вижу неповторимую по сложности и оригинальности строения знаменитую уссурийскую тайгу, полную всевозможных птиц, зверей и зверюшек. Тайга же эта простирается по Сихотэ-Алиню, в котором моя любовь, моя работа, мои воспоминания, переживания и размышления.
С Сихотэ-Алинем я познакомился давно. Мне посчастливилось излазить и облетать его почти весь, и не только потому, что так сложились моя жизнь и работа, но еще и оттого, что он мною любим. Я люблю его древние горы в густых лавинах лесов, его бурные норовистые реки с чистой холодной водой, его чудесный, еще во многом не изученный животный мир.
Он зовет меня зимой и летом, весной и осенью, и каждый раз он тот и не совсем тот. Красоты меняются, условия работы разнятся, даже небо над ним одинаковым не бывает. А в главной сути он постоянен: величествен, суров, щедр. Неповторимый, он стал не только моей любовью, но еще болью и печалью. Прежде мои поездки на Сихотэ-Алинь были многомесячными, теперь же по ряду обстоятельств укоротились, но зато со временем накапливается все больше и больше воспоминаний.
Вот и теперь, глядя на карту растительности Сихотэ-Алиня, я с удовольствием отмечаю, что красный цвет безраздельно господствует в его сердцевине — на Бикине и Большой Уссурке, где я бывал, пожалуй, чаще и дольше, чем в других местах, а впечатлений там набрался на всю жизнь.
Я вспоминаю эти реки, пройденные пешком и на лодке, осмотренные с самолета и вертолета, с бреющего полета и из поднебесья. Все увиденное всплывает в памяти. Иногда оно так ясно и четко, как будто вчера лишь было, а иной раз смутно и расплывчато, как из небытия возникшее. А я хочу воскресить если не все, то как можно больше, и достаю из стола полевые дневники, выцветшие от дождей, солнца и времени.
Вот записи одной из поездок по Большой Уссурке в 1970 году, память дополняет строчки, и я как будто снова путешествую и на каждом шагу ощущаю волнующее очарование Сихотэ-Алиня, густые леса которого до краев переполнены жизнью, историей, загадками.
7 сентября.Большая Уссурка — крупный приток Уссури, сетью своих истоков связавший Сихотэ-Алинь с волшебным царством уссурийской тайги. Каких-нибудь сто лет назад здесь была совершеннейшая глухомань. В дебрях Большой Уссурки едва не погиб со своим отрядом Владимир Клавдиевич Арсеньев. И мне, коренному дальневосточнику, не стыдно признаться, что к этой благословенной земле я тянусь всем своим существом.
Начинаясь говорливым ключом в самых глухих дебрях с мрачными крутыми горами, каменистыми россыпями и обомшелыми елями, под самыми облаками, на широте Спасска-Дальнего и Дальнегорска, река торопливо спешит на север, прыгая по камням, собирая воду с каждого распадка на своем пути. Первые десять километров она задумчиво и глухо воркует, плещется. Как бы пугаясь угрюмых скал и мертвых деревьев, вдоль и поперек заваливших русло, Большая Уссурка вдруг неожиданно прячется под обомшелые глыбы камней, а потом, через несколько сот метров, будто истомившись в жутком подземелье, снова вырывается к свету, и снова воркует, булькает, шумит в камнях, и снова ее тесным эскортом сопровождают все такие же неулыбчивые скалы и молчаливые деревья — живые и отжившие свое.
В быстром и шумном беге Уссурка встречается и сливается воедино с разными горными потоками, выныривающими то с одной стороны, то с другой. И каждая встреча делает реку шире, глубже. В пятидесяти километрах от истоки Большая Уссурка вбирает в себя такие крупные притоки, как Березовая, а вскоре становится солидной речкой с заливами, протоками, островами и долиной. Обнявшись с Красной Речкой, она уже ревет на перекатах и в заломах, гудит на плесах, будто накапливая силы для штурма нового препятствия. Потом перекаты встречаются реже, и река глубоким и сильным потоком мчит свои чистые воды все дальше и дальше на север, где сольется с ледяными водами бешеной Арму и строптивой Дальней, прорвется через Пещерненские «разбои» и, успокоившись на равнине, устремится на запад, к Уссури.
В трехстах километрах от истока и в ста сорока от устья на правом берегу реки привольно раскинулось старое село Вострецово. В нем еще не шумят заводы и не коптят небо фабричные трубы, и автомашин пока мало. Оно имеет облик патриархальной русской деревни: у каждого дома — большой огород, сараи со скотом, стога сена и почерневшие от дождей поленницы. По пыльным улицам бродят скучающие по «настоящему» делу зверовые псы, ленивые коровы, важные гуси да куры.
В этом селе люди живут хорошо. Здесь редко где увидишь покосившуюся избушку с соломенной крышей. Дома большей частью рубленые, крашеные, под шифером. Жители издавна занимаются промыслом: осенью и зимой охотятся, летом пантуют, ходят за корнем женьшеня, ловят рыбу, занимаются пчеловодством.
Большая Уссурка на подходе к этому селу в «расцвете сил». Она здесь уже полноводна и могуча, но ее течение еще по-горному шумно, быстро и неугомонно. Вострецовские дома облепили берег реки более чем на километр. Повсюду лодки: у домов под заборами — кверху днищами, у воды — крепко привязанные цепями. И по реке лодки снуют туда-сюда. За рулями в них и стар и млад.
Охотников в Вострецове много. Знаменитые тигроловы Трофимовы, Калугины и Черепановы живут здесь. Центральная база Красноармейского зверопромыслового хозяйства, распространившего свою разностороннюю заготовительно-промысловую деятельность на двадцать тысяч квадратных километров, находится тоже тут. И неудивительно, что отряд охотоведов Восточно-Сибирской проектно-изыскательской экспедиции, перед которым была поставлена задача обследования бассейна Большой Уссурки, остановился в Вострецове.