Корень зла
Шрифт:
– Нельзя так жить, Артем. Живого места же нет! Вернусь домой – полное медицинское обследование всего организма.
– Полное – дорого, – засомневался Артем, – даже если допустить, что мы выживем и я выплачу тебе жалкие копеечки… – он решил не продолжать.
– Нет у меня бесплатного здоровья, – процедил Павел, отыскал шнурок, чтобы подпоясаться, и начал возмущаться – почему оставленная без присмотра веревка всегда самостоятельно завязывается в узлы?
Несколько минут они рассматривали с ключевой сопки прилегающую местность и пришли к выводу, что засады на ближайшем километре нет. Обшарив карманы и удостоверившись в отсутствии даже хлебной крошки, перекурили, тронулись в нелегкую
За полтора часа они одолели по прямой не больше километра, дико устали. Опять курили, лежа под скалой у подножия косогора, глядя с отчаянием, как разгорается день. О прошлой ночи старались не думать. Пространство перед склоном украшали мощные каменные менгиры – вертикальные столбы. Они вполне могли оказаться не творением природы, а реликтами первобытного искусства. Кто знает? Артем увлекался по младости лет мегалитическими сооружениями и пока еще помнил, что вертикально стоящие камни называются менгирами, группы врытых в землю глыб, перекрытых плитой – дольменами; сложные постройки из камня в виде круговых оград (вроде Стоунхенджа) – кромлехи…
– По крайней мере, мы еще на свободе, – осторожно подметил Артем.
– Где она – свобода? – фыркнул Павел. – Гуляем на длинном поводке – свобода, блин. Урочище размером с Ватикан… где я еще ни разу не был. Скоро будет граница, не волнуйся, там нас и повяжут.
– Тоже неплохо, – пробормотал Артем, закрывая глаза, – по крайней мере, нас накормят.
Когда он открыл глаза, Павла рядом не было. Он лежал на краю косогора, раздвинув ноги, как пулеметчик, готовый стрелять, и угрюмо молчал.
– Беспросветно? – поинтересовался Артем.
– Деревня, – лаконично проинформировал приятель.
Это было уже что-то. Поселение «деревенского типа» раскинулось у входа в глубокое ущелье, на берегу стремительной горной речки, вытекающей из распадка. Полтора десятка домишек, прилепившихся к обрывистому склону, грунтовая колдобистая дорога, убегающая за черный хребет, зеленый лужок в стороне от деревни, на котором паслась одинокая черная корова. Честно говоря, представление о румынских деревнях у него сложилось несколько другое. Пусть бедная страна, но чтобы до такого… В облезлых черепицах зияли проплешины, колосилась трава, фундаменты скособоченные беленые известью стены раскрошены, словно после залпа шрапнели. Никакой рачительностью и хозяйственностью здесь себя не утруждали. Кривые сараюшки, кособокие плетни, заросшие бурьяном. Посреди ближайшего огорода в черной луже между грядками лежала жирная свинья, лениво помахивая куцым хвостиком. Показалась хромая облезлая собака с оторванным ухом. Вылезла из-под сарая, зевнула, помотала головой, побрела, прихрамывая, к черной луже. Стала жадно пить.
– Несчастная собачья доля, – пробормотал Артем.
– Несчастная собачья доля – служить на границе между Северной и Южной Кореями, – покосился на него Павел, – а этой псине можно только позавидовать.
Дальнейший осмотр выявил утлые мостки на берегу реки, ржавую кабину грузовика, неизвестно каким образом занесенную в эту глухомань, и тело мертвецки пьяного крестьянина в бурьяне за кабиной. Судя по спонтанно сотрясающей его дрожи, он еще не умер. Но о том, чтобы похмелиться, пока не думал. С крыльца спустилась женщина в платочке и с ведром, направилась по тропке к реке. Ее лицо было усеяно оспинами, икры на ногах опухшие, покрытые коростами. Она медленно спустилась к воде, пристроилась на мостках, зачерпнула ведром. Неторопливо отправилась обратно. Появилась скромная девочка в платочке из того же отреза – глухое серенькое платье, деревянные штиблеты на босу ногу. Она вынесла из домика кадушку с постиранным бельем, стала развешивать на веревке, переброшенной между сараями.
– Ага, – насторожился Фельдман и приставил к глазам согнутые пальцы, изобразив бинокль.
– Послушай, кобелино… – начал Артем.
– Да нет, не в том дело, – отмахнулся Павел, – мог бы догадаться, что я не бросаюсь на несовершеннолетних забитых поселянок с раскуроченными мозгами. Посмотри внимательно на ее лицо.
– Вот черт… – напрягся Артем. Бледное личико девчонки он уже видел прошедшей ночью. В свете факелов она была черноволосой, носила белое и выступала на пару с блондинкой, которой перерезали глотку…
– Ну и дела, согласись, – бухтел Павел, – предположение оказалось истинным. Девушек, проживающих в урочище, сатанисты приносят в жертву. Их мозги настолько засорены, что эти несчастные не видят в этом ничего необычного. А ведь рано или поздно и до этой крошки дойдет очередь…
Траектория женщины с ведром проходила мимо девушки с кадушкой. Она поставила ведро, чтобы передохнуть, что-то строго произнесла. Девушка покорно кивнула, быстро глянула на старшую, потупилась.
– Дисциплинка, итить ее, – прокомментировал Фельдман.
Строгая женщина подняла ведро, пошла дальше. Перешагнула через упавший плетень, обогнула свинью в луже, поднялась на крыльцо. Заскрипела ржавая дверная петля. Буквально в тот же миг со стороны черного хребта послышалось гудение мотора. Из-за скалы выпрыгнул джип открытого типа, свернул с дороги, остановился посреди поляны. Начинались мелкие неприятности. Из джипа выгрузился Евгений Гурвич с непроницаемой физиономией, посмотрел по сторонам, акцентируя внимание на косогоре (можно было и не дергаться, он смотрел практически на солнце), и, придерживая болтающуюся на поясе кобуру, зашагал по высокой траве к поваленному плетню. Девушка прервала занятие, как-то сжалась. Из машины неторопливо выгрузились еще двое. Меньше всего к ним подходило определение «одержимые бесом». Молодые светловолосые парни в черных рубашках и черных штанах. Широкие кожаные ремни, короткие автоматики производства бывшей братской Чехословакии. Один развалился на капоте, подставив физиономию раскалившемуся светилу, второй спустился к реке, сел на корточки, сполоснул лицо, зачерпнул ладонью, напился.
Гурвич неспешно добрался до несостоявшейся жертвы, что-то приветливо бросил. Девушка робко улыбнулась. Он что-то спросил, она подумала, покачала головой. Дрогнула занавеска за окном в избе, мелькнула усеянная оспинками строгая женщина. Страх в глазах. Гурвич задумчиво посмотрел на избу, на свинью, на несчастную собаку, которая давно разучилась лаять, повернулся, чтобы повторно обозреть приглянувшийся ему косогор (и опять можно было не дергаться). Заходить в деревню ему явно не хотелось. Да и нужную информацию он уже получил. Покрутившись на месте, он по-братски приобнял девушку, чмокнул в щеку, потрепал за нос. Девчушка посмотрела на него с благодарностью, стеснительно улыбнулась. Гурвич зевнул и поволокся обратно к джипу.
Подчиненным не понравилось, что начальство так быстро разобралось с делами. Загорающий на капоте скорчил кислую мину, перебрался за руль. Второй, почесываясь, рухнул сзади. Гурвич пристроился рядом с водителем, дал добро на старт. Джип свирепо зарычал, рванул с места. Подпрыгнул на колдобине, вильнул. Но до дороги не добрался. С оглушительным треском лопнуло переднее колесо. Вздрогнула свинья, загорающая в луже, насторожилась собака. Шевельнулась занавеска на окне. Девушка в косынке, взявшись за свое белье, замерла с поднятыми панталонами. Только пьяный в буреломе никак не отреагировал. Грозно рявкнул Гурвич, чуть не отвесив оплеуху водителю. Подчиненный вывалился из машины, злобно уставился на лопнувшее колесо. Второй неуклюже перебрался через борт, стал снимать запаску.