Корень зла
Шрифт:
Здравствуй, бабушка. Так вот кого они видели на шабаше в окружении беснующихся приспешников. Вот кто перерезал горло белокурой деревенской девчонке…
Желудок подкатил к горлу. Резкая боль в районе поясницы. Ударило выше, сильнее. Словно кувалдой разделывали позвоночник…
– Жалкие черви… – царапало по мозгам, – вот вы, значит, как себя ведете. Ну что ж, господа, вы сами того хотели, ваша смерть будет долгой и мучительной…
Он подходил ближе – кудлатый, страшный, в предвкушении шевеля пальцами. Его совсем не волновал тот ад, что творился в зале. Он был чужеродным образованием в этой обстановке. Голограммой. Но он органично ее дополнял и гармонизировал. До демона оставалось несколько шагов…
– Вы подписали договор… – стальная клешня раздирала череп, – теперь
Павлу удалось сведенной судорогой рукой поднять пистолет. Он даже смог прицелиться, нажать на спусковой крючок. Сухо щелкнуло. Осечка. Демон захохотал. Что за глупые люди. Разве можно убить демона? Фельдман со скрипом взвел курок. Снова осечка…
Но пламя уже подбиралось к дверному проему. Что-то затрещало на потолке. Барельефный карниз, опоясывающий верх стены по периметру зала, был выполнен из горючего пластика, хотя смотрелся как каменный. Пламя бежало по нему с быстротой молнии. Охваченный огнем карниз просел, изогнулся, занялась громоздкая гардина над проемом, оторвалась декоративная панель потолочного покрытия, поволокла за собой другую…
Демон нахмурился, оторвал взгляд, быстро посмотрел наверх. Колдовские чары свалились, они отпрянули одновременно, попятились в соседний зал. Демон опомнился, он снова смотрел на людей. Но было уже поздно. Все, что было закреплено на потолке между демоном и людьми, издавая душераздирающий треск, сыпалось на пол! Словно ангел пролетел, махнув крылом…
Финал этой вакханалии отложился в памяти смутно. Подвывая от страха, они бежали через малый зал, где тоже по карнизу неслось пламя, занимались портьеры. Артем набирал код, Павел бил из пистолета в белый свет (очень кстати расклинило боек), торопил, материл его за криворукость, колотил по спине, как будто мог ускорить этим процесс. Он помнил, что они вывалились в какой-то темный коридор, кашляли, хватались за сердце, бились в тупики, как слепые котята, сворачивали, кляли друг друга, бежали, не видя дороги, выли от избытка эмоций. Страх лопатой колотил по затылку. Опомнились, когда вырвались в относительно освещенный проход. Кирпичные стены, ржавые плоские плафоны, спутанные провода в огромном количестве плелись под потолком. Остановились, тупо уставились друг на друга.
– Ты закрыл за собой дверь? – спросил Артем.
– Не помню, – икнул Павел, – ты еще спроси, выключил ли я утюг.
Кошмары следовали без остановки. Заскрипело над головой – в переплетениях электропроводов. Они отпрыгнули, поскольку помнили, что нельзя стоять под стрелой. Резкий скрежещущий звук, раздирающий больные нервы, откинулась крышка люка. Свалился человек, издавая гортанный птичий вопль. Броситься не успел, ему на голову обрушился второй, третий, четвертый… Крик раздавленного заглушили боевые вопли. Убогие в вонючих, оборванных рясах! Не люди, дикие зверята, напичканные какой-то гадостью! Трое мужчин, одна женщина. Снова «штрафники»? Бойцы из них были никудышные, но отчаянием и безрассудством «создатель» не обделил. Они решительно не ведали, что творят! Бросились в бой, отталкивая друг друга. Каждый первым норовил вцепиться в ненавистных людей. Простирали ручонки, орали, сверкая глазами, брызгали слюной.
– Лупи шпану! – завизжал Фельдман, нанося сокрушительный удар…
Как же это было некстати. Артем почти не понимал, что вокруг творится. В него вцепились сразу четыре руки. Щелкнула зловонная пасть, норовя откусить нос. Не проняло. И лишь когда чертова баба вцепилась ему в волосы, начала сдирать скальп, врезала кулачком в живот, он начал понемногу соображать. Ох уж эти бабы. Хуже вина – то бьет в голову, а эти куда попало! Он отвесил гражданке звонкую оплеуху – с такой силой, что у той дернулась голова, едва не отвалившись от туловища. «Никогда больше не буду бить женщин», – мелькнула стыдливая мысль. Ну да, неспортивно. Кто бы знал, откуда взялись силы? Шейные позвонки он ей, похоже, свернул: чертовка рухнула, стала извиваться, как разрубленный червяк. Истошно завопил какой-то замухрышка, начал трясти Артема как грушу. Он ударил вполсилы, но тот уже намертво в него врос. Он ударил
Он очнулся, когда Павел кузнечиком прыгал вокруг него и с беспокойством тряс за плечо.
– Артем, ты что? Вздремнуть собрался?
– Головушка не варит, Пашка, – прошептал Артем, – чужая она, давит сильно, сейчас лопнет…
– Терновый венец жмет, понятно, – хмыкнул Фельдман, – а бежать, однако, придется. Вставай, лежебока, не отлынивай. Ты же не головой побежишь…
Они опять бежали, Павел усердно наступал Артему на пятки. Внезапно схватил его за шиворот.
– Стоп, машина… Большая вентиляционная решетка – не меньше метра в обхвате. Ветер завывает, поток воздуха – неплохо продувает мозги.
– Вывернем эту хренотень… – хрипел Фельдман, хватаясь за стальную раму, – или у меня что-то с глазами, или держится она на честном слове. Помоги же, Артем, – взмолился он, – Не могу же я за тебя делать всю работу…
Рыча от натуги, они свернули решетку, отшвырнули ее в сторону. Ползли по узкому тоннелю навстречу ветру, одолевая сопротивление, задыхаясь от избытка свежего воздуха. Их встречала лунная ночь, звезды, неровная цепочка скал по фронту, практически слившаяся с иссиня-черным небом.
– Ты слышал взрывы, Артем? – теребил его Павел, дергая за штанину. – Не чудится, нет? Я слышал несколько взрывов… Я точно слышал несколько взрывов!
Артем не слышал никаких взрывов. Муть стояла в голове. Он уже ничего не видел и не слышал. Павел, чертыхаясь, пошел на обгон. Прижал его к стене, врезал ботинком по скуле. Чуть не застряли в узком тоннеле…
– Осторожно, Артем, здесь крутой спуск. Это холм, не вижу, что там внизу… Ах ты, мать честная, да тут не меньше километра до дна…
Павел развернулся, чтобы начать схождение не головой, а ногами, жаловался, пропадая в ночи, на пошатнувшееся здоровье, на долгие лета, на то, что с определенного возраста вопрос здоровья – вопрос уже не медицины, а веры. Впрочем, с верой с некоторых пор у него полный порядок, чего и другим желает…
Он вцепился в огрызок скалы. Ни выступов, ни пазов для хвата. Начал неуклюже переносить ногу в пропасть. Склон вполне терпимый, градус наклона щадящий, вот только ногам уцепиться не за что. Кусок скалы, за который он держался обеими руками, внезапно затрещал, пришел в движение, вывернулся вместе с глиной. Он не был частью монолита. Артем заскользил вниз. Словно с горки на саночках. Но ему казалось, что он падает вверх. Нога зацепилась за какой-то выступ в холме, его развернуло, и он покатился. Никаких особых эмоций в голове. Ну подумаешь, упал… Он катился довольно долго, обдирая бока, бился головой о камни, постепенно соображая, что не так страшно падение, как его резкое прекращение. «А ведь действительно какие-то взрывы», – лениво отметил он за мгновение до того, как голова повстречалась с огромным валуном, последовала яркая вспышка, и свет погас окончательно…
Богатырскому сну мешали непоседливые ангелы, которые мельтешили перед глазами, размахивая над вздымающимся огнедышащим драконом атрибутами Марии: зеркалом истины, вратами рая, башней Давида, сиянием солнца, звездой морей. А потом примчался всадник на белом коне, пронзил копьем огнедышащего дракона, и Артем начал медленно выходить из спячки. Открыл глаза, обозрел потолок, стену с «жизнеутверждающими» миниатюрами Ганса Гольбейна Младшего, собравшийся «консилиум». Вытянул руку из-под простыни, прощупал голову. Повязка. Немного сконфуженно заглянул под простыню. Ни гипса, ни бинтов, и даже имелся необходимый минимум одежды.