Коридор

Каледин Сергей Евгеньевич

– ему отдадим один? – предложил Ромка. Сереня кивнул, пыхтя над шиной с горячим насосом в руках.

– Курень, возьми себе один

– На фиг он мне… – по инерции затянул Куреня, от­вязывая шар от чугунного парапета.

– А у нас дома много таких штучек, – сказал Сере­ня, пробуя шину. – Длинных таких, беленьких… Наду­вать хорошо. Катайся, Ром, твоя очередь.

Ромка поехал вокруг фонтанов.

– Вот такие вот, – сказал Сереня, показывая Куре­не бумажный пакетик с нечеткой надписью «презерва­тив». Куреня заржал. – Чего ты? – удивился Сереня.

Ромка сделал два круга и, потный,

причалил к пара­пету.

Теперь вокруг фонтанов поехал Куреня.

– Что ты смотришь? – Ромка толкнул локтем Сере» ню, задумчиво разглядывающего желтое колечко. Сереня объяснил, в чем дело.

– Да врет все твой Куреня! – возмутился Ромка. – У папы тоже в тумбочке есть, я сегодня убирался и ви– дел: лежат. Врет все Куреня. У нас и так уже один ребе­нок А потом, мама на Сахалин улетела.

Сзади незаметно подъехал Куреня и все слышал.

– Значит, батя твой бабу завел, пока мамки нет!

– Отдай велосипед! – насупившись крикнул Сереня, заступаясь за Ромкиного отца. – Ничего он себе не за­вел! Мы с ним духовушки стреляем на чердаке. По­нял? Скажи, Ром.

– Честное слово!

– Мы приемник с ним будем делать, понял? На во­дохранилище ездили с палаткой, понял? По морде сей­час как дам!..

Ромке было приятно, что Сереня вступился за папу и, наверное, за маму, которая сейчас на Сахалине от пе­реживаний. Сереня стоял против здорового Курени, ма­ленький, рыжий, в драных кедах, со сжатыми кулаками. Хоть они с Борькой и родились почти одновременно, Се­реня был на брата совсем не похож. У Бори нос был лап­тем, а Сереня в детстве выпал коляски, сломал себе нос. Бабушка Саша всегда удивлялась, когда онисидели на крышке пианино, удивлялась, до чего же не похо­жи блнецы друг на друга: «Один рязанский мужичок (это про Борьку), а второй – вылитый маленький рим­лянин (это про Сереню, про его чуть горбатый от пере­лома нос)».

И вообще Борька был совсем другой. Гулять не лю­бил, уроки учил, все время долбит-долбит, а выучить не может. А Сереня все время на Наркомате в футбол иг­рает, а учится лучше всех в классе.

Потому что он способный, а вот Ромка неспособный, потому что когда он, как Сереня, почти не учит уроки, то и отметки получает плохие. Ромка очень гордился, что у него в Уланском есть такой друг, Сереня, отличный па­рень. Самый лучший на свете. Вовка Синяк – самый лучший – в Басманном, а Сереня – в Уланском.

– помиримся с Куреней, – предложил Ромка.

– Ага, – кивнул Сереня и крикнул в фонтан: – Ку­реня, иди покатайся!

– На фиг мне… – донесся фонтана обиженный го­лос Курени.

– Курень, ну чего ты? – виновато сказал Сереня, спрыгивая на дно фонтана. – Хочешь телевор у нас посмотреть? Ром! Бабушка Шура пустит Куреню телик смотреть?

– Конечно, пустит. Завтра.

Куреня выслушал, вытер нос рукавом и спросил: «За­конно?»– значит, простил.

На дне фонтана росли невысокие пыльные кустики, вылезшие сквозь разорвавшийся бетон. В кустики свер­ху ныряла облупившаяся тяжелая тетя в купальном ко­стюме, похожая на тетю Олю. Куреня школьным мелом дописывал у нее на ноге длинное нехорошее слово. Ма­терное.

– Откуда велик взяли? – спросил Куреня. – Спер­ли небось?

– Почему? У Алика купили, – сказал Ромка и, поль­зуясь тем, что Куреня отвлекся, стал стирать нехорошее слово с ноги «тети Оли». Мел въелся в шероховатую но­гу и не стирался.

– А чего он его продал-то?

– Он душевнобольной, – с готовностью пояснил Ромка.

– Чем?

– Ну, голова у него там… Сумасшедший. Когда нор­мальный– обыкновенный, а когда болеет – кричит, ма­му свою бьет. Табуреткой в нее кидается…

– Попал? – поинтересовался Куреня.

– В голову, – кивнул Ромка. – Ей потом зашивали в Склифосовском.

– Смотри – зашибет! – посочувствовал Куреня, оза­боченно высматривая затертую надпись на ноге купаль­щицы.

– Не зашибет, – замотал головой Сереня. – Мы с ним корефаны. Он авоськи нас обещал выучить…

– Атас! – крикнул Куреня, присаживаясь на кор­точки. – Арсен. Велик прячь!

Арсен жил в Даевом, напротив пожарки. Велосипед предательски во весь рост стоял у фонтана.

– Дай покатать раз, – попросил Арсен.

– Кого? – не понял Ромка.

– Себя, – сказал Арсен и взялся за руль. Из подъезда Министерства авиации вышел вахтер в синей гимнастерке с кобурой на ремне.

– Зачем пацанов обижаешь?!

Арсен повернулся к нему и прокричал что-то грубым голосом. Вахтер обиделся и ушел в подъезд.

– Только недолго, – попросил Ромка, протягивая ему бельевую защепку. – Брючину прищеми, чтобы в цепь не попала.

– Не хочу, – буркнул Арсен, вскакивая в седло. – Пошел я.

Арсена ждали долго, пока не начало темнеть.

Из подъезда Министерства авиации снова вышел ва

– Что? – крикнул он приятелям. – Лисапед-то где?

– Арсен катается.

– Кто же цыганам этим нерусским дает? Теперь пусть отец идет. Милицией им погрозит. А так – зака­тают. Им это как два пальца – об асфальт!

В бараке сказали, что Арсен пошел к брату обедать. Придет завтра.

Папа еще не пришел с работы.

Ромка лег на диван, зажег лампу на тумбочке– кра­сивую чугунную женщину в покрывале, державшую в поднятой руке прогоревший в двух местах шелковый аб Он читал свою самую любимую книжку «Без семьи». Мальчик-сиротка со старым шарманщиком бродили по Франции с пуделем и обезьянкой, которая вдруг просту­дилась и умерла. Ромка знал, что будет дальше, но все равно глаза его привычно намокали, строчки стали не­ясными – за подступивших слез; он тихо, чтобы не ус­лышали за занавеской тетя Оля и Геннадий Анатолье­вич, шмыгнул носом. Потом он отложил книгу и накрыл­ся с головой пледом, чтобы спокойно поплакать.

Папа опаздывал, и Ромка боялся, что папа, как в прошлый раз, попадет под машину. В тот раз машина разбила папе колено; он ходил, хромая, постанывая, пе­ребарывая «нечеловеческую» боль. Ромке было очень жалко отца, и он обиделся на тетю Олю, которая вдруг закричала на папу:

– Немедленно прекрати этот цирк! Какая еще ма­шина?! Травмировать ребенка! Гадость какая – спеку­ляция на жалости!.. Он и так тебя любит.

…Ромка проснулся, выглянул – под пледа: папа си­дел за столом, ужинал. На столе стояла коробка с пи­рожными, Ромка знал: безе. Просто так их есть неинте­ресно, лучше – намять в кружку сразу три штуки, чтобы крем перемешался. Папа обещал купить и не забыл– он всегда приносил пирожные, если приходил поздно.