Коридор

Каледин Сергей Евгеньевич

Сколько раз Ромка потом ни принимался за «Десни­цу», всегда было неинтересно. Ромка даже задумался: а стал бы он спасать Вальку, если бы знал заранее, что ему подарят такую старую, неинтересную, без картинок книгу.

В Уланском Ромку встретили недовольно. Потому что кроме книги лесной школы прибыла и характери­стика, которую Лева, приехавший вечером того же дня, зачитал в большой комнате. Кончалась характеристика так: «…Много читает, начинал вышивать, ругается матом».

– Я же говорила: его надо отдать к Бабанову, – сказала тетя Оля.

– Что же это

такое, Рома? – спросил Лева, для со­лидности понижая свой довольно высокий голос до баса.

– Пап, ну, ты понимаешь, – переминался с ноги на ногу Ромка. – Там девочки шестого класса Вальку Минаева Чингисханом дразнили. Я их не матом… Так дедушка Георгий говорит… По средам.

– Почему по средам? – скривилась тетя Оля.

– Он по средам водку пьет для аппетита.

– Позволь, Рома, – подняла недоуменно бровь ба­бушка Шура и сняла пенсне. Она повернулась к Леве: – Позволь?.. Разве Георгий Соломонович выпивает? У ме­ня сложилось впечатление, что… злоупотребляет не­сколько Олимпиада Михайловна? Вероятно, ошибаюсь?

– Ты ошибаешься, мама, – раздраженно возразил ей Лева, переходя на обычный свой высокий голос. – Георгий Петрович, а не Соломонович.

– Как ты смеешь делать маме замечания? – взви­лась тетя Оля. – Тем более при сыне!

– Да я не слушаю ничего, – завопил Ромка, выго­раживая отца.

– Ну, дела!.. – ухмыльнувшись, сказал Геннадий Анатольевич и поднялся из-за стола. – Парень товари– ша спас. А вы?.. Приятного аппетита, Александра Ин­нокентьевна.

– …Рома, обедать! – крикнула бабушка Шура и для убедительности постучала в стену.

Обед бабушка Шура готовила полезный и очень не­вкусный. Ромка возил ложку в шпинатном супе, потом расковыривал творожник, рассматривая, что у него внутри. Когда бабушка отошла от стола, он потянулся за хлебом, но бабушка Шура в последнюю секунду за­секла его; ожегшись под ее строгим взглядом, Ромка отдернул руку от хлебницы. —

– Не хочешь больше? Ромка помотал головой.

– Что надо сказать?

Ромка молчал, как будто не слышал вопроса.

– Так что надо сказать?

– Спасибо. Можно выйти – за стола?

– Громче.

– Горло болит «громче».

– Горло надо полоскать риванолом. Ну?

– Спасибо! – заорал Ромка так, что на диване за­шевелился дремавший дедушка Саша. – Можно выйти – за стола?

– Пожалуйста, – кивнула бабушка Шура. Она по­мыла в фарфоровой полоскательнице тарелку, вытерла, затем сняла пенсне и протерла стекла.

Пока бабушка была без пенсне, Ромка успел выхва­тить хлебницы горбушку и сунуть в карман. Этого бабушка Шура без пенсне не заметила, но она заметила другое:

– Ну-ка, ну-ка, подойди поближе… Что у тебя с шеей?! Боже мой! Немедленно в ванную! Мыть с мылом! Немедленно.

– Что такое, что такое? – встрепенулся дедушка Са­ша, но дремы не вышел.

– Я ее вчера мыл.

– Посмотри мне в глаза.

– Ну, позавчера. Каждый день, что ли, ее мыть?..

Бабушка Шура встала, взяла Ромку за руку, в дру­гую руку взяла палочку, с которой уже несколько лет не расставалась, и повела внука в ванную.

– Не буду ее мыть, – упирался Ромка. – Сказал, не буду – и не буду!

– Тогда сиди здесь до вечера, – ледяным голосом сказала бабушка Шура, заперла дверь на крючок с той стороны, потушила свет, и стук ее палочки стал уда­ляться.

– Бабуль! Зажги свет. Вымою!

Бабушка Шура включила свет, но дверь не открыла.

– С мылом, я проверю.

Ромка с яростью стал тереть ненавистную шею в ок­ружении корыт, развешанных по стенам. Через поло­женное время бабушка Шура освободила его, подвела к окну и не торопясь проверила чистоту шеи при помо­щи смоченной в

– одеколоне ватки. Ватка не менила цвета.

– Я– гулять! – рванулся к двери Ромка.

– Не забудь кашне, береги бронхи…

– А уроки? – спросила тетя Оля. Она навещала подругу и возвратилась раньше времени – обычно она засиживалась у подруг до ночи.

– Я все выучил, – неуверенно пробормотал Ромка.

– Сейчас проверим, – благодушно пронесла тетя Оля, вешая плащ на плечики.

Ромка поплелся за ней в маленькую комнату. Сел за стол на львиных лапах.

– Подложи подушку, – посоветовала тетя Оля.

От ее слов настроение у Ромки совсем скисло: «под­ложи подушку»-значит, тетя Оля намерена долго му­чить его. Ромка безнадежно вздохнул. Но… кажется, все не так уж плохо: посидев буквально минутку, тетя Оля прилегла на постель, рука ее потянулась за штопкой. Те­тя Оля беспрерывно штопала носки, Ромка всегда удив­лялся, откуда она их столько берет. Многие носки были без пары – по одному.

Некоторое время тетя Оля молча штопала носки, это время Ромка делал вид, что учит уроки; он знал, что надолго тети Оли в лежачем положении не хватит. И верно: помолчав минут двадцать, тетя Оля потихонь­ку оживилась, и через несколько минут от начала ожив­ления уроки кончились. Тетя Оля отложила штопку, за­кинула веснушчатые руки за голову и начала рассказы­вать о своей молодости, вернее, о своей жни раньше (немолодой тетя Оля себя не считала и сейчас).

В молодых рассказах тетя Оля была очень деятель­ная, отзывчивая, добрая и заботливая. Рассказывала она о себе очень интересно. Интересно рассказывать она научилась, работая в школе, откуда ее уволили за постоянные опоздания. Это Ромка узнал от рыжих, а те – от матери.

Ромка слушал тетю Олю, забыв, что она рассказы­вает о себе. Потом тетя Оля встала с постели, достала ящика стола старые письма и стала читать вслух те них, в которых подтверждалось то положительное, о чем она только что рассказывала. Потом тетя Оля стала читать знаменитое письмо Геннадия Анатольевича к своей покойной матери, в котором он описывал первую встречу с тетей Олей. Когда хорошие слова в письме кончились, тетя Оля убрала его в конверт, откинулась на подушку и своими словами добавила недостающие: —»…С какой восхитительной девушкой я познакомил­ся!..»– прикрыв глаза, вспоминала она недовыражен-ные в письме чувства будущего супруга. Недовыразил он их, по убеждению тети Оли, – за скромности. Ромка, затаив дыхание, слушал про тетю Олю.