Коридоры памяти
Шрифт:
— Будешь выравнивать кровати, — сказал старшина Диме. — Чтобы спинки были в одну линию.
Дима радостно принялся за дело.
— Вы куда заехали? — вдруг подошел и выговорил ему офицер. — Куда вы смотрите?
Это был не тот офицер, что водил их на зарядку. Этот был худой, с острым как нож лицом и пристальным взглядом. Он был так рассержен, будто Дима нарочно сделал что-то нехорошее. Откуда ему было знать, что спинки кроватей его третьего взвода должны составлять одну линию со спинками кроватей первого взвода, которым командовал этот офицер. Равнять же, оказывалось, следовало не только
Высотин и Хватов оказались правы. Завтракали они в своей столовой. Здесь было светло и солнечно как на улице. Кубики сливочного масла в тарелках с холодной водой и серебристыми как роса пузырьками воздуха радовали глаз. Десятки длинных столов были накрыты синими клеенками. Запах клеенок смешивался с нагревавшимся свежим воздухом.
В классе тоже было светло как на улице.
— Вы теперь воспитанники, — сказал старшина. — Когда будут вызывать, отвечайте: воспитанник Высотин, воспитанник Тихвин…
— Встать! Смирно! Товарищ преподаватель, воспитанники третьего взвода к занятиям готовы!
— Садитесь, — разрешали преподаватели. Они смотрели на воспитанников как на кого-то одного.
После занятий и обеда Дима лежал в постели и чувствовал свое место в казарме. Так же, представлялось ему, чувствовали свои места все ребята. Каждый день теперь им предстояло действовать как одному человеку. Этого он и хотел. Ему нравилось, что его форма на табуретке была сложена хорошо и старшина не заставлял перекладывать ее. Он сейчас не просто лежал, а таким вот приятным образом выполнял обязанности суворовца. Он сейчас не принадлежал себе и был рад, что не принадлежал, что какая-то значительная и необходимая жизнь наступала для него. Подушка и простыни были свежи и будто отдавали озоном. Он задохнулся этой свежестью и озоном. Проснулся он в огне. Щеки и тело пылали. Нужно было бежать в умывальник, заправлять постель…
Свободное время. Зачем оно? Что с ним делать?
Но как вдруг засобирался Хватов! Его озабоченное лицо, ускользающе внимательные глаза, остриженная голова, вертевшаяся прямо на туловище, его будто расшатанные ноги, привыкшие к самой жесткой земле, — все говорило, что он не намеревался задерживаться в казарме.
— Пойдем в бассейн скупнемся! — позвал он.
Мельком глянув на Тихвина, Диму и Ястребкова, он увидел, что Тихвин не решался куда-то сразу бежать, что Дима, хотя и был согласен, но медлил, что Ястребков еще не сообразил, что его тоже звали. Заметив, что кто-то направился к выходу, Хватов не стал ждать и заспешил. Заспешил наконец и сообразивший Ястребков.
Дима не пошел. Не пошел и Тихвин. Ребят в казарме становилось меньше. Мимо прошли Высотин с приятелями, прошли не спеша и переговариваясь, а Высотин, явно довольный тем, что у него была компания, еще и с превосходством поглядывал на тех, кто был один. Только когда все, кого Дима как-то уже знал, покинули казарму, он посмотрел на Тихвина.
— Пойдем?
Тихвин засобирался, но так медленно, что Дима пошел один. На аллее под горячим солнцем ему сразу стало жарко и захотелось в тень. Так будет теперь все время: то жарко, то слишком свежо.
Бассейн за сквером кишел. Вылезая, купающиеся отряхивались и, обдавая брызгами, невольно заставляли отступать тех, кто не купался. Отступил и Дима. Старшие суворовцы, сразу несколько гибких загорелых тел, с разбегу прыгали в бассейн и поднимали волны. За ними прыгали младшие и выбирались по вертикальным металлическим лесенкам. От кого-то отталкиваясь, карабкался по лесенке Хватов. Он вылез, отряхнулся, побежал на другую сторону бассейна и там прыгнул. Выбрался, пропуская энергичных старших, и Ястребков. Лоб его был нахмурен, тонкие губы шевелились, глаза недовольно косили на тех, кто мешал выбираться.
— Чего не купаешься? — спросил Хватов.
Он уже успел снова вылезти и, поджав голову к плечу, заскакал сначала на одной, потом на другой ноге.
Дима спустился по лесенке. Он не умел плавать. Конечно, он мог бы попытаться, но отовсюду лезли друг на друга и прыгали купающиеся. Кто-то черно загорелый и длинный с тумбочки летел прямо на него, обдал его волной и плеснул в лицо. Дима едва удержался за стенку. Длинный еще раз плеснул в него табачно-мутной струей, солнечно засмеялся и поплыл прочь, вспенивая воду. Бассейн бурлил, вспыхивал на солнце. Старшие ребята были особенно опасны. Они оттеснили Диму на мелкое место. Здесь у стенки Дима увидел Тихвина, погружавшего себя в воду по плечи. Дима вылез. Еще прежде его вылез Тихвин, сдернул трусы и, отжав их под деревом, снова надел. Так делали все. Так сделал и Дима.
Потом было твердое без единой травинки поле с футбольными воротами, с теплой, как остывающий пепел, желтоватой пылью и лавками под кленами. Дима и здесь увидел Тихвина. Тот уже надел ботинки и сидел на лавке. Предлагая сесть рядом, Тихвин отодвинулся. Не в первый раз за эти два дня Дима почувствовал, как что-то (они оба всегда первыми выполняли команды) снова объединило их, но не сел. Не хотел просто так сидеть и смотреть, как играли в футбол старшие суворовцы. Не хотел быть вдвоем таким, каким был один.
Радовал резкий канцелярский запах учебников, тетрадей и линеек. Старшина выдал бумагу обернуть учебники. Он щелкнул по лбу Млотковского, старавшегося захватить из-за спин скучившихся у стола ребят всего побольше. Но сейчас все было получено и все были заняты.
Демонстративно долго осматривал обернутую книгу и говорил Хватов:
— Все гладко. Не задирается. Раскрывается хорошо. Теперь можно другую.
Перышек у него оказалось четыре вместо положенных двух.
— Хорошо пишет. А это лучше. Не царапает. Мягкое, — как бы про себя говорил он. — Надолго хватит. И клякс не будет.
Одного учебника не хватило Ястребкову. Тот насупился и водил по полу рассерженными глазами.
— Кто взял лишний учебник? — спросил старшина.
Все молчали.
Но учебник нашелся. У Млотковского. Ястребков взял его, но еще больше насупился, недовольно сунул книгу в ящик.
— Отдай! — вдруг всполошился Млотковский. — Это мой. Вот твой.
И протягивал старый, пользованный, захватанный учебник.
— Как дам! — разозлился Ястребков, увидев, что предлагали ему.
Млотковский не успокоился, подошел к Ястребкову, полез в стол. Этого Ястребков не вынес. Возню прекратил старшина.