Короче! Я из Сочи. Том 1
Шрифт:
Пока милиционеры искали документы, к Сергею подошёл один из подозреваемых: «Слушай! Откажись от заявления! Мы ж не убивали. Если что, приезжай, всегда помогу с машиной. Век не забуду!» – «Не забудешь! Ни за что не забудешь! Кража-то всё равно есть. А иначе из-за кого мы здесь два часа, как дураки, стояли, – отодвинув Сивого, произнёс лейтенант и, повернувшись к Сергею, сказал, – ну-ка, посмотрим на тебя». Он держал в руках документы на машину, права и паспорт Сергея. «И что же у тебя произошло?» – убедившись, что всё в порядке, произнёс милиционер. «Сын у меня здесь едва не родился. Хирург из больницы помог, отвёз, да и роды принял. Без него конец нам с женой был бы. Я под неё и рубашку, и майку подложил – вот они и в крови. А вы решили, что здесь убийство.» – объяснил Сергей. «Ну, предположим, ты не врёшь, но проверить всё-таки надо. Федотов, звони в больницу, есть ли у них Долеев, поступал в ближайшее время? Да не Долеев, а Долеева», – засмеявшись, сказал
Постепенно мысли Сергея переключились на прошлое. Как это всё начиналось, когда он сам был маленьким, как родители относились к нему. Представлял, как они с маленькой Мариной сидели рядом на горшках. Он, конечно, этого не мог помнить – очень мал был, но ведь это было. Как и то, что все мальчишки дружили и играли в основном с мальчишками, а Серёжа – только с Мариной. Сначала дети смеялись над ним, а затем привыкли. Любознательный Серёжа очень рано, ещё лет в двенадцать, обследовал и изучил свою подружку, а Марина – его. Удивительно, что они ничего не натворили до восемнадцати лет. Обошлось. Но их любовь возникла уже тогда. Серёжа никогда не относился к Марине, как к подружке или сестре. Она с самых малых лет была его любимой женщиной. И именно так он относился к ней всегда. Где, кто и когда мог внушить мальчишке такое отношение к женщине? Возможно, Сергей видел, как любят друг друга его мама и папа.
Он спал на заднем сиденье «копейки», и ему снился барак.
Соня
У барака была своя жизненная история. Дело в том, что раньше, ещё до войны, в этом помещении располагалась конюшня. Вокруг находились поля, сады, и кони в этих краях были единственным надёжным транспортом. Пришла война, всех коней, а с ними и коневодов, забрали на фронт, и конюшня опустела. После войны помещение приглянулось строителям, и его использовали под склад. Но однажды в СМУ произошел «бабий бунт». На приём в кабинет директора пришли женщины, работающие на стройках и имеющие детей, но не имеющие никакого жилья. Бабы пришли не одни, а каждая со своим выводком. Ситуация получилась критическая, и Михаил Абкарович сдался: «Дам я вам всем по комнате в бараке, но вы его в нерабочее время сами и отремонтируете. Материалы мои, а работа ваша. Идёт? Если да, то через неделю можете приступать». Такое решение вопроса всех устроило, и через пару месяцев старая конюшня превратилась в очень даже приличное по тем временам жильё. Стараниями директора бараку даже присвоили адрес: город Сочи, улица Ореховая, аллея номер семь.
И вот ровно первого мая 1946 года барак родился, а вернее, возродился, теперь уже как жилой дом. Новоселье праздновали сразу после первомайской демонстрации прямо во дворе. Накрыли огромный стол, принесли всё, что только могли: посуду, продукты, вино. Пригласили и начальство, ведь это благодаря его инициативе всё произошло. И хотя ещё не все комнаты были заселены, и территория не приведена в порядок, праздник получился на славу. Пели и танцевали до полуночи, но и потом никто не хотел расходиться по домам.
После сдачи барака прошло уже более четырёх лет. Почти в каждой комнате родилось по ребёнку. А кое-где успели и по два. В комнате рядом с Веры живёт та самая еврейка Соня, которую почему-то ненавидит тётка Шурка. Кстати, в тот день, когда Шурка оскорбила Соню, женщины, собравшиеся вечером в кухне, здорово отбрили её за злобный язык и предупредили, что выгонят из барака, а то и с работы потребуют уволить. Шурка в тот же вечер ходила к Соне мириться. Обиженная Соня поершилась немного, но всё закончилось, как всегда, обоюдными слезами, а затем и «по рюмочке». Мир был восстановлен!
Соня четыре года жила в бараке с двумя детьми. Её муж Миша как ушел на фронт в сорок четвёртом, так и ни одного письма или другой весточки от него не было. А год тому назад друг Миши, ехавший вместе с ним на фронт, вернулся домой и, увидев Соню, рассказал ей, что Миша и до фронта не доехал. Их эшелон разбомбили, Миша был ранен, и последний раз друг видел, как его уложили на носилки и увезли в госпиталь. Что стало с ним, друг не знал, но у Сони появилась надежда на то, что Миша жив, а значит, нужно искать его. Соня сделала запрос в военкомат и узнала, что действительно в госпиталь под Воронежем был доставлен раненый Михаил Зейдель, и он не умер, но ему ампутировали ноги. Нужно было ехать в Воронеж, но как оставить двоих детей, на кого? Помощь пришла совсем с неожиданной стороны. Шурка, зловредная баба, не дающая спуску никому, узнав в подробностях жизни Сони, о её Мише, вдруг предложила свою помощь. «Да ты не сомневайся, не ругнусь при детях твоих ни разу. Я люблю детей, но вот сколько уже мне лет, а своих не завела. Не с кем! А ты поезжай, вези своего Мишу. Даст Бог, встретитесь!» – чуть ли не со слезами на глазах просила её Шурка. И Соня поехала. Поездом до Воронежа двое суток – и там.
Отпустили Соню на работе всего на несколько дней. И вот проходят третьи сутки, а результата нет. Соня побывала в госпитале и даже видела людей, которые помнили Мишу Зейделя. Теперь она точно знала, что её муж жив, но передвигается на маленькой тележке, которая заменила ему ноги. Но где Миша живёт, адрес или хотя бы населённый пункт, Соня так и не узнала. С горестными мыслями, поникшая, она возвращалась домой. На пороге её встретила Шура с девочкой на руках. Рядом стоял, прижимаясь к Шуркиному платью, сынишка Борик. Дети обрадовались маминому возвращению, но и Шуру от себя не особенно хотели отпускать. «Мама! А нам с тётей Сулой весело было. А можно тётя Сула будет жить с нами? Мы её теперь очень любим», – ворковала маленькая Лиза. Но самым неожиданным для Сони было то, с чем её встретила Шура: «У нас тут во всём порядок, ты, Сонечка, не волнуйся. А тебе письмо пришло. Из того самого Воронежа. Ты туда, а письмо сюда. Рядом где-то вы с ним разминулися».
На душе у Сони и похолодело, и потеплело одновременно. Может, подсказка какая в письме о живом Мише, а может, добрые люди знают, где могилка его. Писала письмо незнакомая женщина: «Здравствуйте, Соня! Уже год ваш муж Миша Зейдель живёт у меня в постояльцах. Хороший мужик. Ноги ему отрезали под самые коленки, вот он домой и не едет. Уговаривала я его, но не хочет жизнь вашу молодую портить. Говорит, жена у меня красивая очень. И гордый, злится, если жалеть кто начинает. Но человек он порядочный. Тут пьяницы местные к нему зачастили. Думала, запьёт мужик, а он выпил с ними пару раз и нагнал всех. Работает бухгалтером у нас на кирпичном. Уважают его. Вы, Соня, если жизнь ваша по-другому идёт, то порвите это письмо. Я вас попробую понять и мужу вашему ничего не буду говорить. Многие бабы на него здесь поглядывают, но он ни с кем не хочет. Может, пристроится со временем. Но если нужен он, приезжайте. Грех в чужих вещах копаться, а не могу смотреть, как мужик убивается. Вижу у него фотография из Сочи, да и сам говорил мне, что он из Сочи. Высылаю письмо на военкомат, может, добрые люди помогут. Адрес мой: г. Воронеж, деревня Николаевка, Ефимцева Ульяна Никитична».
Который раз Соня перечитывает письмо, слезы застилают глаза, мешают читать, комок в горле не даёт говорить. «Ну говори же! Вижу, что жив! Да что же это, Соня, с тобой, как окаменела, – тормошила Соню Шура. – Ах Боже ж ты мой, что с ней творится. Не похоронка же!» Шура побежала на кухню за водой. «Мама! Мама! Это папка письмо прислал? Скоро приедет? А сколько у него орденов и медалей?» – без умолку щебетали дети. Соня залпом выпила стакан воды, поперхнулась так, что перестала дышать, и только через две-три минуты открыла глаза, посмотрела вокруг. Рядом Шура и дети, в дверях бабы соседские. «Миша! Миша мой нашелся!» – смогла только и выговорить она и вдруг зарыдала, заголосила по-бабьи громко, безутешно. За ней заплакала Лиза, и Борик стал крутить головой и хлюпать носом. «А вы что тут пол мочите? – нарочито грубо прикрикнула на них Шура. – У них папка нашелся, а они ревут!»
Шурка
Тётка Шурка, как её называли в бараке за её вредный, буйный характер, была совсем ещё не старая женщина. Всего-то тридцать два года. Сама сочинка, Шура с первых дней войны работала в военном госпитале. Много крови увидела, ухаживала за ранеными, как за родными. Можно сказать, каждому отдавала частичку себя, каждому находила место в своём сердце. Многие солдатики выздоравливающие и поухаживать стремились. Принимала ухаживания. Жалела их. Опять туда, под пули пойдут. Адресочек многим давала, а потом мечтала по ночам, соплями в подушку, как он явится к ней после войны живой и здоровый. Никто не приехал, не написал… И ожесточилась совсем ещё молодая баба. Перед мужиками, которых ой сколько побили на войне, молоденькие свиристелки хвостами крутят. Куда ей с ними тягаться. Так и забралась в душу мысль, что всё уже прошло. Кончилось пианино, на котором Шура замечательно играла до войны. Пела-то как! В конкурсах побеждала. Но уже сколько лет никто не слышит её голос.