Король дзюдо
Шрифт:
И мы побежали прочь.
А милиционер нежно проверещал вслед свистком, чтобы прибавить нам скорость.
…В сарай я зашел только для виду. Выждал чуть и помчался к Вальке — советоваться. Он мне говорил, что спит на веранде.
Я разбудил Вальку и кратко обрисовал создавшееся положение.
— Спи, — недовольно сказал он, накрылся одеялом с головой и глухо добавил оттуда: — Завтра приходи.
Делать нечего, я побрел обратно. И недалеко от нашего двора увидал того же милиционера.
Вытянув руки вперед, как заправский лунатик,
Он испуганно посторонился и кошачьим шагом двинулся за мной по пятам.
Я подошел к своему сараю. Не опуская левую руку, нашарил правой ключ в кармане, отворил дверь, подошел к дивану, сделал по-военному четкий разворот, чуть не задев руками вошедшего следом дежурного, рухнул на постель и захрапел.
Милиционер потоптался, мягко вышел и осторожно закрыл за собой дверь, чтобы меня не донимала яркая луна.
— Бедный ребенок, — донесся из-за двери его задумчивый голос.
Ничего себе «бедный»! Сегодня этот «ребенок» ни за что ни про что десятку ограбастал.
Преступный тип, а не лунатик.
У меня был знакомый лунатик. Хлебом не корми, дай походить по крышам. Его даже коты за своего признавали. Идет он, лунатик, по крыше, а они, коты, за ним гуськом, как за лидером. Родителям приходилось своего непутевого на ночь в комнате закрывать, а на окне решетку ставить.
После этого он зачах и чуть не умер. В санатории для лунатиков его лечили электричеством. От лунатизма-то он избавился, но потом облысел.
С лунатиками шутки плохи, доложу я вам. Вот потому-то я и придуривался при встрече с милиционером.
Глава 3. РИСОВАННЫЕ КИРПИЧИ
Надежда, что Федотыч покажет свою тайную мастерскую, уже только чуть теплилась во мне. Я понял его планы. Он может морочить мне голову бесконечно, считая, что разжигает мое любопытство и тем самым привязывает к себе. Это становилось, как я уже говорил, словно бы будущей наградой за труды, стимулом. Попасть в эту «святая святых» дано, мол, не каждому.
Мне почему-то все время вспоминалось то, что он сказал тогда Сашке у входа в сторожку, когда я, выйдя через люк из подземного хода, попал на кладбище. Он сказал что-то вроде «приходи подземным ходом прямо в мастерскую». Значит… Значит, в мастерскую можно пройти из подземелья, минуя сторожку?
Утром я поделился своими соображениями с Валькой.
— Плохо смотрел, — упрекнул он меня.
— Не пойму, — размышлял я, вспоминая. — Слева был тупик, перекрытый стенкой, справа ступеньки к люку. Никаких других ходов…
— Вместе сходим, — проговорил Валька, — если тебе сегодня не покажут.
После тренировки я небрежно предложил Сашке и Королю:
— Пошли к Федотычу.
— Разбежался, — отказался Сашка. — Он не приглашал.
— Откуда знаешь? Ты его видел? Он же вчера звал, — возразил
— Заходил я к дядьке. Экскурсия откладывается на неопределенный срок, — отрезал Сашка.
Руки у меня были теперь, что называется, развязаны. Вступал в действие план, намеченный с Валькой. Я поспешил к нему.
— Не уверен, сможем ли ту дверь открыть, — сомневался я. — Тогда-то мне повезло — ножиком удалось.
— А инструмент на что? — потряс Валька увесистым звякающим чемоданчиком. — Дело мастера боится.
В том, что он мастер, я не сомневался.
Еще он мне похвастался фонарем. Такие я видел лишь у кондукторов поездов. Не фонарь — прожектор.
— Может, и ружье возьмем? — кивнул я на двустволку, висящую на ковре в Валькиной комнате, — память об отце, скитавшемся неизвестно где по нашей необъятной отчизне.
— Угу, — рассеянно произнес Валька. — Предпочитаешь пулемет Дегтярева или базуку? Сойдемся на рогатке?
— Мало ли что, — неопределенно молвил я. — Опасность подстерегала их на каждом шагу, но им, вооруженным до зубов, сам черт был родным братом, а ведьма — сестрой. Они…
— Аут, — прервал мои восклицания Валька. — Извини, в больших дозах я тебя выносить не могу.
— Недержание речи, — промямлил я. — Какой Цицерон пропадает!
— Если бы Цицерон пообщался с тобой полдня, он попросил бы изолировать его в одиночке. Лет… на пять, — прикинул срок Валька.
Он неожиданно наметил путь — через кладбище, а не с острова из часовни. Так сказать, доказательство теоремы от обратного.
Валька — человек практичный. И считает всякую романтику, которой заразил нас Король, чепухой и бредом, не стоящим выеденного яйца. Яйцо-то хоть можно съесть!
Я однажды давал ему почитать А. Грина, и Валька потом обозвал его романтические произведения сказочками. Вальку можно понять: он с малолетства вкалывает. «Я городской деревенский житель, — говорит он. — За водой сходи, дрова наколи, уголь загрузи, кабанчика накорми, навоз за ним убери, за курами последи. Все удобства — во дворе. И трудодни не записывают. Та еще романтика!»
— Знаешь, Валюхан, — заметил я. — Они с жиру бесятся, а если бы вот ты занимался бизнесом на музыкальном фронте, я слова бы не сказал.
— Да мне просто некогда, — усмехнулся он. — И потом я торгашей не перевариваю.
Отец мой как-то матери говорил, что не переваривает продавцов, таксистов и официантов.
«По одному нахалу обо всех судишь? — возразила ему она– Среди них много достойных людей». «Наверняка много» согласился отец. — Уж такой я невезучий: мне они почти не попадались. Я за свою жизнь столько «жалобных книг» исписал — потолще «Трех мушкетеров» получилось бы. И слово-то какое противное: «жалоба»! Значит, они из меня жалобщика делают? Зачем им «книги» такие даны? Значит, заранее знают их натуру. Удивляюсь, что еще «челобитных книг» или каких-нибудь там «плаче-вопиющих ведомостей» нет!»