Король казино
Шрифт:
Тоненько запищал зуммер. Грязнов поднял трубку:
Грязнов слушает.
По лицу друга Турецкий понял, что услышанное не очень-то понравилось Славе.
Хозяин — барин... Приказы не обсуждаются. Будьте готовы! Не слышу ответа. Вот так-то лучше. Будь здоров... Осечка, — кладя трубку, мрачно сказал Грязнов. — Все дела переносятся на ночь.
Не привыкать.
Понимаешь, Саня, какое дело! Шуму больно много. Расследуем-то дело мы, так уж получилось. Но теперь, оказывается, подключены работники ФСБ, МВД и даже спецназ.
Облава?
Она самая. Извини, что рано тебя потревожил.
Ничего. А чем ты недоволен?
Да по-тихому надо было делать. А теперь что? Спугнем! Голубки черненькие сфотографированы —- анфас и в профиль, курлычут по-русски, «геры»
А кто платил?
Ну не я же! ФСБ, конечно. У меня таких денег нет.
Значит, твои ребята вышли на продавцов?
И мои тоже, — поразмыслив, ответил Слава. — Друзья. Водой теперь не разольешь.
Кто платит, тот и музыку заказывает.
Музыка, будь уверен, будет.
Нужна облава, — сказал Турецкий. — Ты по зернышку клюешь, а нужен мешок. И лучше сразу.
Не знаю, не знаю. Не уверен. Не удержишь мешочек-то. Тяжеловат. Я вот наклевал с полкило...
Убавь, Слава.
И сколько?
Да хотя бы последний нолик.
Грязнов весело рассмеялся:
Тебя будить?
Буди.
А куда звонить?
Домой, конечно.
На том они и расстались.
Спросите любого москвича, живущего в районе университета имени Патриса Лумумбы, что за народ там учится, он или с отвращением сплюнет, или загнет такое, что ни одна газета не напечатает. Учатся в университете молодые люди из африканских и азиатских стран различного цвета кожи, но москвичи называют их всех скопом «черными». Если припомнить наше давнее-давнее время благородного порыва просветить все отсталые народы, но на свой, советский лад, то можно ясно увидеть, с каким восторгом и любовью встречали русские люди чернокожих, темноглазых, таких необыкновенных юношей и девушек. Сколько было цветов, улыбок, искреннего удивления и доброго отношения! Все были уверены в том, что эти юноши и девушки вырвались наконец-то из ада, где их били палками белые работорговцы, или же в лучшем случае прибыли из тропиков, где их насмерть закусывали мухи цеце. Да и что взять- то было с москвичей, если единственной книгой, дающей представление о жизни негров, был роман «Хижина дяди Тома»? И еще долгие годы москвичи с какой- то непонятной жалостью относились к студентам университета, хотя уже появились тревожные симптомы, которые со временем перешли в настоящую трагедию. За нейлоновые трусики, кофточки и колготки симпатичные негры трепали наших девушек как хотели, устраивали пьянки с дикими песнями и плясками, покуривали «травку» — дело немыслимое в те времена — и потихоньку приторговывали заграничным тряпьем. Их бы за шкирку: ведь учиться приехали! Ан не тут-то было. «Ну и что? — сказали добрые дяди соответствующих ведомств. — А в наших общагах лучше? Молодо- зелено. Перемелется!». Но вот появился и первый труп: выбросилась из окна девушка. «По пьянке», — решили одни. «Так ей, суке, и надо», — сказали другие. Третьи задумались, но промолчали. Зато не промолчали местные парни. Они собрались возле стен Донского монастыря, посоветовались и вечерком устроили хороший погромчик в общаге университета. Районная больница быстренько наполнилась увечными, насмерть испуганными черными молодыми людьми. И на этом дело не закончилось. Две недели подряд парни метелили каждого встречного-поперечного черного. Девушек, надо особо отметить, пальцем не тронули. Прекрасно сработала и наша славная милиция. Понагнали их, ментов, в количестве, превышающем, пожалуй, охрану всенародно избранного, а негров метелят и метелят. «Вы что же, такие-разэдакие, мать вашу в гробину! — орали и топали ногами в кабинетах милицейские генералы и полковники. — Где преступники?!» Ответственные за поимку, видавшие виды майоры и капитаны, отводили глаза в сторону, невнятно оправдываясь: «Их разве поймаешь? Известное дело, молодежь». Приказ немедленно задерживать любого правонарушителя был, его зачитывали на каждом разводе, но его как бы и не было вовсе, а существовало мнение, тайное и справедливое: «За что брать-то?»
И лишь когда запахло международным скандалом, менты, как говорится, в один секунд похватали вожаков из местных, постращали и отпустили с миром. Низкий поклон тебе, родная милиция! Если бы, разумеется, не всегда, но в особых случаях ты поступала подобным образом, наверняка не плевались бы жители района, а теперь и все москвичи при одном лишь упоминании об Университете Дружбы народов.
Примерно так размышлял Александр Турецкий, проезжая но ночным улицам Москвы.
Недалеко от общежития, метрах в пятидесяти, его машину тормознули два спецназовца, и, пока проверяли документы, пока внимательно сличали внешность Турецкого с фотографией на документе, в общежитии, прежде темном и мрачном, на всех этажах стали вспыхивать окна. Операция началась.
Выйдя из машины, Турецкий наметанным глазом приметил фигуры людей, стоявших под деревьями по периметру общежития, спецмашины, несколько «волг». Александр вошел в здание.
Двери большинства комнат были выбиты, а в самих комнатах уже велась работа. Действовали профессионально и аккуратно. Двое обыскивали одежду, тумбочки, постели, третий перекрывал выход. Обитатели жилищ понуро сидели посреди комнаты.
Выскочила в коридор полураздетая девица, то ли пьяная, то ли наколотая, пронзительно завизжала.
— Закрой пасть, шалава, — спокойно посоветовал густой мужской голос.
Да? — спросила девка. — Ты бы платье подал даме. И манто.
Но визжать перестала, покачивая бедрами, направилась в комнату, по пути кокетливо подмигнув одному из сотрудников. Лиц женского пола было немного, не больше десятка, контингент известный — проститутки среднего пошиба, и с ними не церемонились. Быстренько заставили одеться, обуться, чуть ли не строем вывели на улицу — в «рафик» и в ближайшее отделение.
Перебросившись несколькими фразами со знакомыми сотрудниками, Турецкий узнал, что операция удалась, судя даже по первым вещдокам: «гера», кокаин, «экстази», «травка» — все есть и в количестве, достаточном для возбуждения уголовных дел.
Для возбуждения и порции за глаза хватит, — усмехнулся Турецкий.
Я имею в виду — крупного дела. Чтобы послы не вякали, — нашелся знакомый.
Парни из ФСБ, безошибочно определяя жертвы, уединялись с ними и в лоб задавали такие вопросики, сдобренные четкими фотографиями, что студентики, и так – то порядком обалдевшие, обалдевали совершенно.
Раскалываются? — спросил Турецкий у одного из парней.
А куда им деваться? — откликнулся сотрудник и подмигнул негру. — Правда ведь, господин Тиббс?
Правда, правда, — торопливо ответил студент.
Господин Тиббс хорошо знает, что чистосердечное признание... ну и так далее. О’кей?
О’кей! О’кей!
Но далеко не все были такими, как господин Тиббс. Некоторые требовали представителей своих посольств, возмущались, быть может и справедливо, другие же начисто забыли русский язык, а третьи вообще молчали. Одного такого молчуна Турецкий и встретил у Славы Грязнова в комнате на третьем этаже. Да? — спросила девка. — Ты бы платье подал даме. И манто.
Но визжать перестала, покачивая бедрами, направилась в комнату, по пути кокетливо подмигнув одному из сотрудников. Лиц женского пола было немного, не больше десятка, контингент известный — проститутки среднего пошиба, и с ними не церемонились. Быстренько заставили одеться, обуться, чуть ли не строем вывели на улицу — в «рафик» и в ближайшее отделение.
Перебросившись несколькими фразами со знакомыми сотрудниками, Турецкий узнал, что операция удалась, судя даже по первым вещдокам: «гера», кокаин, «экстази», «травка» — все есть и в количестве, достаточном для возбуждения уголовных дел.
Для возбуждения и порции за глаза хватит, — усмехнулся Турецкий.
Я имею в виду — крупного дела. Чтобы послы не вякали, — нашелся знакомый.
Парни из ФСБ, безошибочно определяя жертвы, уединялись с ними и в лоб задавали такие вопросики, сдобренные четкими фотографиями, что студентики, и так- то порядком обалдевшие, обалдевали совершенно.
Раскалываются? — спросил Турецкий у одного из парней.
А куда им деваться? — откликнулся сотрудник и подмигнул негру. — Правда ведь, господин Тиббс?