Король лжи
Шрифт:
Это было много лет назад, но даже сейчас, стоило мне закрыть глаза, я видел желтую тень ее представления. Казалось, все так просто.
Я очистил ступеньку от весенней смолы и поправил сломанную плитку. Барбара медленно села, положив руки на колени, и мне показалось, что в ее глазах появилось мерцание прежней любви.
– У тебя все в порядке? – спросила она, и, глядя на нее, я подумал, что она именно это и имела в виду.
На какое-то мгновение у меня перехватило горло, и я почувствовал, что готов расплакаться. Вместо слов я еще раз показал на уменьшающийся вдали силуэт старика и снова повторил:
– Ну разве он не великолепен?
– О Иисус, Ворк, – воскликнула
Как только она ушла в дом, я потер рукой лицо. Мне трудно представить себя старым, до тех пор пока это не произошло со мной, но странно, почему старик так подействовал на мою жену? Я наблюдал, как он спускался вниз по заросшей травой насыпи к маленькому озеру в центре парка, а затем исчез на детской площадке, которая с каждым годом словно становилась все меньше.
Внутри дома было холодно. Я позвал Барбару, но, не получив ответа, снова направился за пивом в кухню, потому что знал: лучше напиться, нежели что-то планировать.
Я увидел Барабару через дверь, ведущую в гостиную, – она склонилась над газетой, перед ней стоял нетронутый бокал белого вина. Мою жену редко можно было видеть такой спокойной.
– Что-нибудь интересное? – спросил я, и мой голос показался мне очень слабым.
Я принес пива и уселся на свой любимый ступ. Ее голова по-прежнему была наклонена, кожа бледно сияла, как кости Эзры, и темнота заполнила провалы ее щек. Когда Барбара подняла голову, глаза ее были красными, и краснота все усиливалась. Губы ее стали тоньше, и в какой-то момент она выглядела испуганной, но потом взгляд ее смягчился.
– О Ворк, – прошептала она, и слезы заскользили по ее лицу, напоминая утечку масла на крупных лайнерах. – Мне так жаль.
Я увидел заголовок в газете, и мне показалось странным, что она могла плакать, а я не мог.
В эту ночь, лежа в кровати в ожидании, когда Барбара выйдет из ванной, я думал о статье в газете, о тех вещах, которые там были сказаны, и о тех, что замалчивались. Статья представляла отца святым, защитником людей и опорой общества. Это заставило меня задуматься над тем, что следует считать правдой. Отец назвал бы статью подходящей эпитафией. От этой мысли меня потянуло на рвоту.
Я вглядывался в ночное небо за окном, на котором сияла словно начищенная воском луна, и повернулся на звук неловкого покашливания Барбары. Она стояла неподвижно, между луной и мягким лучом света, идущим из ванной комнаты. На ней было что-то прозрачное, чего я никогда не видел прежде, и в этом одеянии она напоминала привидение. Барбара поворачивалась под моим испытующим взглядом, и ее груди колыхались в такт движению. Ее ноги сегодня казались еще длиннее, чем всегда, и темнота в месте их соединения заставила меня опустить глаза.
Несколько месяцев у нас с ней не было секса, и я знал, что она предлагала себя из чувства долга. Странно, что подтолкнуло меня, но я ответил почти болезненной потребностью. Я не хотел ее именно так. Без общения. Без чувства. Но я желал отгородиться стеной из мягкой плоти и ощутить реальность этого дня на своих костях.
Она взяла мою протянутую руку и молча скользнула под простыню, как будто близость для нее тоже оставалась безликой. Я с трудом ее поцеловал, ощутив на губах соль почти высохших слез. Мои руки двигались по ее телу, и там, где они появлялись, исчезал ее ночной пеньюар. Копна ее волос рассыпалась на моей груди, после чего она подставила свою грудь для поцелуев.
Глава 4
Я уже давно почувствовал, что в отсутствие моей жены в доме устанавливается особенная тишина. Кажется, что дом наконец-то выдохнул скопившийся воздух. Так было, когда я проснулся на следующее утро. Еще не открыв опухших глаз, я уже знал, что один. Пока я лежал так несколько секунд, я осознал, что моя жена больше меня не любит. Не знаю, почему понимание этого причинило мне боль, но я не мог оспаривать этот факт.
Я бросил взгляд на прикроватный столик и ничего на нем не увидел, кроме лампы и стакана воды со следами ее помады. Она оставляла мне короткие записи: «В книжном магазине», «Кофе с девочками», «Люблю». Но такое бывало раньше.
Любопытно, куда она отправилась. Вероятно, в тренажерный зал, чтобы согнать с себя пот после прошедшей ночи.
Я сбросил ногами простыню и поднялся. На часах было около семи. Я почувствовал очертания дня и понял, что это будет большой день. Известие о смерти Эзры уже должно распространиться по всему графству, и я надеялся оставить след в течение дня, куда бы я ни пошел. Я вынашивал эту мысль по пути в ванную комнату, где принял душ, побрился и с удовольствием почистил зубы. Единственный свежий костюм висел в платяном шкафу, и я натянул его без удовольствия, думая о джинсах и сандалиях. В кухне я обнаружил кофе в кофейнике, налил его себе в чашку и добавил молока. С чашкой в руках я вышел наружу, под раскинувшееся низкое небо.
Было еще рано, офис и суд не открывались раньше девяти, и я решил прокатиться, – дороги ведь все равно куда-нибудь ведут, это только вопрос выбора. Эта дорога вывела меня из города и направила через Бухту Гранта. Промелькнула площадь Джонсона, и я увидел написанное от руки крупными буквами объявление, предлагающее бесплатно щенков в хороший дом. Я убрал ногу с педали газа и стал притормаживать. На какое-то мгновение я заинтересовался этим предложением, но затем представил реакцию Барбары и понял, что никогда не остановлюсь. И все же скорость упала, и я продолжал смотреть в зеркало заднего вида, пока объявление не превратилось в маленькое белое пятнышко, а затем исчезло. На повороте дороги ограничение скорости дошло до пятидесяти пяти, и, следуя правилу, я опустил стекла и с тоской подумал о своем псе, который вот уже два года лежал в земле. Я пытался выбросить его из головы, но это было не так просто, он был чертовски хорошим псом. Я сосредоточил внимание на дороге. Я ехал вдоль желтой полосы, оставляя позади маленькие кирпичные дома и новые строения с такими модными названиями, как «Плантация горный хребет» и «Лес святого Джона».
Провинция приходит в город, как сказала бы жена, забыв, что мой отец был выходцем из белого отребья.
За десять миль от города я выехал к потертому знаку «Дорога фермы Столенов». Замедлив движение, я сделал поворот, получая удовольствие от шороха гравия под колесами и удерживая руль, который жужжал под моей рукой. Дорога проходила через стоящие стеной деревья и приводила к заброшенному месту.
Ферма Столенов была такой же старой, как само графство. Здесь жили несколько поколений одной семьи, вместе с ними вырастали кедры, высаженные вдоль забора еще до Гражданской войны. Когда-то ферма была огромной, но времена меняются. Сейчас она ограничивалась девяноста акрами земли, и я знал, что она находилась на грани банкротства, причем не один год. Из всей семьи осталась одна Ванесса Столен, и с самого детства ее причисляли к белому отребью.