Король Матиуш Первый
Шрифт:
— Может быть, господин министр знает какого-нибудь взводного, который мог бы давать мне уроки?
— Конечно, стремление вашего величества учиться военному делу весьма похвально, но почему, однако, это должен быть взводный?
— Может быть даже сын взводного? — сказал обрадованный Матиуш.
Военный министр нахмурил брови и записал требование короля.
Матиуш вздохнул: он знал, что ему ответят.
— О требовании вашего величества я доложу на ближайшем заседании совета министров.
Ничего из этого не выйдет; пришлют ему, наверно, какого-нибудь
Однако случилось иначе.
На ближайшем заседании совета министров обсуждался только один вопрос: королю Матиушу объявили войну сразу три государства.
Война!
Недаром Матиуш был правнуком храброго Павла Победителя — кровь в нем заиграла.
Ах, если бы иметь стекло, зажигающее неприятельский порох на расстоянии, и шапку-невидимку!
Матиуш ждал до вечера, ждал назавтра до полудня. И напрасно. О войне сообщил ему Фелек. Извещая о предыдущем письме, Фелек прокуковал только три раза; на этот раз он прокуковал наверно раз сто. Матиуш понял, что письмо будет содержать необычайное сообщение. Однако не знал, что уж настолько необычайное. Войны уже давно не было, так как Стефан Разумный умел ладить с соседями, и хотя большой дружбы между ними не было, но и открытой войны ни сам он не объявлял, ни они не осмеливались объявить ему.
Ясно: враги воспользовались тем, что Матиуш маленький и неопытный. Но тем сильнее жаждал Матиуш доказать, что они ошиблись, что король Матиуш, хоть он и мал, сумеет защитить свою страну. Письмо Фелека сообщало:
Три государства объявили Вашему Величеству войну. Отец мой всегда говорил, что при первом же известии о войне напьется с радости. Жду этого, потому что нам необходимо увидеться.
И Матиуш ждал. Он думал, что еще в этот же день его вызовут на чрезвычайное заседание совета и что теперь он, Матиуш, законный король, возьмет управление государством в свои руки. Какое-то совещание действительно состоялось этой ночью, но Матиуша не вызвали.
А назавтра иностранный воспитатель занимался с ним как обычно.
Матиуш знал придворный этикет, знал, что королю нельзя капризничать, упираться и злиться, тем более в такую минуту, и не хотел чем-либо умалить королевское достоинство. Только брови его были сдвинуты и лоб наморщен. И когда во время урока он взглянул в зеркало, ему пришла в голову мысль, что он выглядит почти как король Генрих Вспыльчивы».
Матиуш ждал часа аудиенции.
Но когда церемониймейстер заявил, что аудиенция отменена, Матиуш — спокойный, но очень бледный, — сказал решительно:
— Я требую, чтобы немедленно вызвали в тронный зал военного министра.
Слово «военного» Матиуш сказал так значительно, что церемониймейстер сразу понял, что Матиуш уже знает обо всем.
— Военный министр на заседании.
— Тогда и я буду на заседании, — ответил король Матиуш и направился в сторону зала заседаний.
— Ваше величество, извольте минутку подождать. Ваше величество, извольте сжалиться надо мной. Этого делать нельзя. Я несу за все ответственность. — И старик громко заплакал.
Матиушу стало жаль старика, который действительно знал точно, что может делать король, а чего ему делать не полагается. Не раз сидели они у камина в долгие вечера, и приятно было слушать рассказы о короле-отце и королеве-маме, о придворном этикете, иностранных балах, о парадных представлениях в театрах или о военных маневрах, в которых принимал участие король.
У Матиуша совесть была нечиста. Эта переписка с сыном взводного была большой провинностью, а тайное похищение вишен и малины для Фелека мучило Матиуша сильнее всего. Конечно, сад принадлежал ему, конечно, он рвал ягоды не для себя, но делал это украдкой, и кто знает, не запятнал ли этим рыцарской чести своих великих предков.
У Матиуша было доброе сердце, его тронули слезы старика. И может быть, Матиуш снова совершил бы ошибку, дав заметить свое волнение, но вовремя опомнился и, только еще больше наморщив лоб, холодно сказал:
— Жду десять минут.
Церемониймейстер выбежал. Заседание министров было прервано.
— Откуда Матиуш узнал? — кричал взволнованный министр внутренних дел.
— Что намерен делать этот сосунок? — крикнул в возбуждении старший министр.
Но министр юстиции призвал его к порядку.
— Господин председатель, закон запрещает на официальных заседаниях отзываться таким образом о короле. Частным образом вы можете говорить, что хотите, но наше совещание является официальным. Вы можете так думать, но не говорить.
— Совещание прерывается, — пробовал защищаться перепуганный председатель.
— Следовало оповестить заранее, что вы прерываете совещание. Однако вы этого не сделали.
— Забыл, прошу прощения.
Военный министр посмотрел на часы:
— Господа, король дал нам десять минут. Четыре минуты прошло. Итак, не будем ссориться. Я человек военный и должен выполнять королевский приказ.
Бедный председатель имел основания бояться: на столе лежал лист бумаги, на котором отчетливо было написано синим карандашом:
Хорошо, пусть будет война.
Легко было тогда притворяться смелым, но трудно теперь отвечать за неосторожно написанные слова. Что сказать, если король спросит, почему он тогда так написал? А ведь все началось с того, что после смерти старого короля не хотели признать Матиуша.
Об этом знали все министры и даже немного радовались, потому что недолюбливали старшего министра за то, что он слишком любил распоряжаться и был страшно гордый.
Никто не хотел ничего советовать, каждый думал, как поступить, чтобы гнев короля за утайку такого важного события обрушился на другого.
— Осталась минута, — сказал военный министр, застегнул пуговицу, поправил ордена, подкрутил ус, взял со стола револьвер — и через минуту уже стоял, вытянувшись, перед королем.
— Итак, война? — тихо спросил Матиуш.
— Так точно, ваше величество.
У Матиуша камень упал с сердца, потому что, должен вам сказать, и Матиуш провел эти десять минут в большом волнении.