Король Матиуш Первый

Корчак Януш

Один из послов слегка улыбнулся, последовал низкий поклон, церемониймейстер трижды ударил об пол серебряным жезлом и возгласил:

— Аудиенция окончена.

Речь короля Матиуша, повторенная всеми газетами, вызвала восторг. Перед королевским дворцом собралась огромная толпа. Приветствиям не было конца.

Так прошло три дня. И король Матиуш напрасно ждал, когда, наконец, его позовут. Ведь не для того же существует война, чтобы короли учились грамматике, писали диктовки и решали арифметические задачки.

Опечаленный ходил Матиуш по саду, когда услыхал знакомый крик кукушки.

Минута —

и в его руке драгоценное письмо от Фелека.

Еду на фронт. Отец напился, как и обещал, но вместо того, чтобы лечь спать, начал готовиться в дорогу. Не нашел манерки, складного ножа и пояса для патронов. Он подумал, что это взял я, и здорово меня отлупил. Сегодня или завтра ночью удеру из дому. Был на железной дороге. Солдаты обещали взять меня с собой. Может быть, ваше величество захочет дать мне какое-нибудь поручение, жду в семь часов. Не мешало бы иметь на дорогу колбасы, лучше копченой, фляжку водки и немного табака.

Неприятно, когда король должен потихоньку красться из дворца, как воришка. А еще хуже, когда такому путешествию предшествует экскурсия в столовую, где пропадает бутылка коньяка, почти целый батон колбасы и большой кусок лосося.

«Война, — думал Матиуш. — Ведь на войне можно даже убивать».

Матиуш был очень грустный, а Фелек сиял.

— Коньяк еще лучше водки. Ничего, что нет табака. Я насушил себе листьев, а потом буду получать обычную солдатскую порцию. Не пропадем. Жаль только, что главнокомандующий — шляпа.

— Как это, шляпа?… Кто такой?

Матиушу кровь ударила в голову. Опять его обманули министры. Оказывается, что войска уже неделя как в дороге, что уже состоялись два не очень удачных сражения, а во главе войска старый генерал, о котором даже отец Фелека, правда, немного пьяный, сказал, что он остолоп. А Матиушу сказали, что он поедет на фронт, может быть, всего один раз, и то в такое место, где ему ничего не будет угрожать. Матиуш будет учиться, а народ будет его защищать. Когда приведут раненых в столицу, Матиуш навестит их в госпитале, а когда убьют генерала, Матиуш будет на похоронах.

«Как же это? Значит, не я буду защищать народ, а народ будет защищать меня? А как же королевская честь? А что о нем подумает Иренка? Значит, он, король Матиуш, только для того и король, чтобы учиться грамматике и дарить девочкам куклы до потолка. Нет, если так думают министры, то они плохо знают Матиуша».

Фелек доедал пятую горсть малины, когда Матиуш тронул его за плечо и сказал:

— Фелек.

— Слушаю, ваше величество.

— Хочешь быть моим другом?

— Слушаю, ваше величество.

— Фелек, то, что я тебе сейчас скажу, — тайна. Помни об этом и не выдай меня.

— Слушаю, ваше величество;

— Сегодня ночью я убегаю с тобой на фронт.

— Слушаю, ваше величество.

— Давай поцелуемся.

— Слушаю, ваше величество.

— И говори мне «ты».

— Слушаю, ваше величество.

— Я уже не король. Я, постой, — как бы мне себя назвать? Я Томек Палюх. Ты для меня — Фелек, я для тебя — Томек.

— Слушаю, — сказал Фелек, торопливо глотая кусок лосося.

Решено: сегодня в два часа ночи Матиуш будет у решетки.

— Слушай, Томек, если нас будет двое, то провизии должно быть больше.

— Хорошо, — ответил Матиуш неохотно: ему казалось, что в такую важную минуту не следовало думать о желудке.

Иностранный воспитатель поморщился, когда увидел на щеке Матиуша следы малины от поцелуя Фелека, но так как и до дворца дошла уже военная суматоха, он ничего не сказал.

Неслыханная вещь: кто-то стянул вчера из королевского буфета только что начатую бутылку коньяка, превосходную колбасу и половину лосося. Эти деликатесы иностранный педагог выговорил себе заранее, когда принимал должность воспитателя наследника трона, еще при жизни старого короля. И вот сегодня он был впервые лишен всего этого. Повар очень хотел бы возместить ему эту потерю, но нужно было написать новое требование, на котором дворцовое управление должно было поставить штамп, подписать которое должен был придворный эконом, — и только тогда, по приказу начальника погребов, можно было получить новую бутылку. Если же кто-нибудь из них и захочет задержать разрешение до окончания следствия, — прощай, милый коньяк, на месяц, а то и дольше.

Воспитатель сердито налил королю его рюмку рыбьего жиру и на пять секунд раньше, чем того требовал регламент, дал Матиушу знак идти спать.

6

— Томек, ты здесь?.

— Здесь. Это ты, Фелек?

— Я. Черт побери, еще где-нибудь наткнемся на стражу.

С трудом удалось Матиушу влезть на дерево, с дерева на ограду, а с ограды спрыгнуть на землю.

— Король, а неуклюжий, как баба, — пробурчал Фелек, когда Матиуш с небольшой высоты скатился на землю и издалека послышался крик дворцового часового:

— Кто там?

— Не отзывайся, — шепнул Фелек.

Падая на землю, Матиуш поцарапал себе кожу на руке: это была первая рана, полученная им на войне.

Они потихоньку проскользнули через дорогу к оврагу и там, ползя на животе, под самым носом у караула, добрались до тополиной аллеи, которая вела к казармам. Казармы они обошли с правой стороны, ориентируясь по свету большой лампы казарменной тюрьмы, потом перешли мостик и уже по ровной дороге вышли прямо на центральный военный вокзал.

То, что увидел здесь Матиуш, напомнило ему рассказы о давних временах. Да, это был лагерь. Куда ни посмотри, всюду горели костры, а возле них солдаты готовили ужин, разговаривали или спали.

Матиуш не удивлялся, с каким знанием дела Фелек вел его к своему отряду. Матиуш думал, что все мальчики некороли такие. Однако, Фелек был исключением даже среди очень отважных. В толкотне, когда каждый час новый поезд привозил новые войска, когда отряды все время меняли места, то приближаясь к путям, то выбирая более подходящее место для постоя, заблудиться было очень легко. И Фелек даже останавливался раза два в нерешительности. Он был тут днем, но с того времени многое изменилось. Несколько часов тому назад здесь стояли пушки, но их уже погрузили на поезд. А тем временем прибыл полевой госпиталь. Саперы перекочевали к полотну железной дороги, а их место заняли телеграфисты. Часть лагеря была освещена большими прожекторами, а часть тонула во мраке. В дополнение к этим неприятностям пошел дождь, а так как трава была вытоптана, ноги начали утопать в липкой грязи.